Ударяли морозы, и в такие дни не то что выйти наружу, даже
представить, как можно встать и покинуть душное, пахучее тепло землянки,
казалось невозможным. Но едва светало, ужасный удар топора о лопату будил
новых обитателей Бухары, и они знали, что если кто-то из них не встанет или
опоздает, то будет жестоко наказан: его бросят одного на целую ночь в лесу
или оставят без еды. Они боялись этого наказания и из страха работали так
хорошо, как только могли.
Всю зиму старик заставлял и женщин, и неженщин валить деревья. Потом эти
деревья они волокли по снегу на себе в деревню. Успевали мало - рассветало
поздно, и смеркалось рано, он выгонял их из деревни утром, когда было еще
темно, и в темноте же они возвращались. Дежурная бригада встречала с готовым
ужином. Ели жадно, быстро, молча, потом без сил валились спать. Когда
засыпали, то перед глазами вставал бесконечный, бездонный снег, а потом
опять, не то во сне, не то наяву, начинался изматывающий день.
Когда они заготовили достаточно леса, стали строить в деревне два барака,
как велел старик, для женщин и для неженщин. На пепелищах они разгребали и
выпрямляли старые гвозди. Сам же он, покуда, выбиваясь из сил, они тащили,
запрягшись, как лошади, бревна по снегу, смастерил лыжи и еще несколько раз
уходил в Чужгу и приносил оттуда инструменты и семена. С утра до ночи в
Бухаре стучали топоры. Получалось плохо, он заставлял их переделывать.
К лету их осталось меньше половины, но они засеяли землю, на берегу Пустой
стояло два приземистых слепых барака, и тогда они поняли, что смогут жить
дальше. Жизнь снова затеплилась на погорелье, как затеплилась, покрываясь
неувядаемой зеленью, земля.
Прошло несколько лет. Мало-помалу люди обжились на новом месте. У них было
уже небольшое стадо, бродили по Бухаре куры и гуси, хрюкали свиньи, и все же
по-прежнему старик с ними не говорил, жил в землянке и питался отдельно. Они
привыкли к нему и не трогали его, но их мнения относительно него
разделились. У них снова появилось теперь время, чтобы рассуждать о жизни,
они спорили о том, кто он есть, одни называли его пророком, другие -
инопланетянином, а третьи - принявшим земное обличье ангелом. Они снова
рассуждали о степенях цивилизации, смотрели в космос, собирались в круги и
устраивали радения и хороводы. Они хотели, чтобы он тоже участвовал в их
обрядах, но, когда неженщины предложили старику принять огненное крещение,
он схватил в ярости топор, разметал их вокруг себя и гонял по деревне, как
щенков. После этого они оставили все попытки обратить его в свою веру.
Однажды одна из женщин вошла к старику в землянку и вернулась только утром
со счастливыми блуждающими глазами. Она приходила к нему каждую ночь, и
поначалу никто об этом ничего не знал - старик никак не выделял ее среди
прочих, да он, верно, и не знал, кто именно к нему приходит. Когда другие
женщины узнали об этом, они стали собираться ночью вокруг землянки, слушая
крики счастливицы, ее стоны и всхлипы, и терпеливо ждали очереди.
Потом женщина почувствовала, что забеременела, и перестала к нему ходить, но
другая пришла следующей ночью, и так в течение нескольких месяцев они
перебывали в землянке почти все. Неженщины никак не препятствовали женщинам
совокупляться со стариком, и животы сестер их не смущали. Напротив, они как
будто обрадовались этим переменам и с нетерпением ожидали, когда женщины
разрешатся от бремени.
Весной в Бухаре родился первый ребенок. Через месяц появился на свет его
единокровный брат, за ним другие сестры и братья, все как на подбор
здоровые, горластые и крепкие. Женщины не могли кормить их своим молоком,
потому что у них не было грудей, и вскармливали коровьим и козьим, но ни
один из младенцев не умер. Через несколько лет по деревне бегало семеро
мальчиков и пять девочек. Старик по-прежнему охотился в лесу и рыбачил, и
дети очень любили за ним наблюдать. Но, сколько ни приходили к нему женщины,
он больше не принимал ни одну из них, и они оставили его в покое. Зато к
детям своим он привязался, проводил с ними много времени и учил хитростям
деревенской жизни - косьбе, рыбалке, пахоте и уходу за скотиной. Потом он
принялся обучать их грамоте. Ни женщинам, ни скопцам старик не разрешал
приходить на эти уроки, и, когда матери спрашивали детей, о чем говорит
старик, дети отвечали, что он рассказывает им о мире, об истории, о Боге, о
звездах и далеких континентах, рисует карты и читает стихи и что он совсем
не страшный и они его не боятся, потому что он очень добрый.
Взрослые не верили, но дети все равно уходили к старику в его школу, которую
он сам для них построил - с большими застекленными окнами, с доской, мелом и
тетрадями, за которыми он специально несколько раз ходил в Чужгу. Они
называли его отцом, обожали и жадно слушали каждое слово.
Они привыкли к тому, что у каждого своя мать и один отец,- неженщин они, как
и старик, почти не замечали. Их разговоры были им скучны, их радения и
хороводы пугали. Старик же объяснил им коротко, что эти люди несвободны.
Когда они выросли, неженщины хотели оскопить мальчиков, чтобы продолжился
скопческий род, и только одного или двух оставить с удами, дабы в будущем те
смогли произвести на свет потомство. Но старик не позволил этого сделать. Он
взял в руки ружье и загнал всех скопцов в озеро. Там они стояли по горло в
воде и боялись тронуться с места, потому что больше всего любили свои
безгрешные тела и чистую жизнь, а старик велел детям уходить по старой
железной дороге в поселок и оттуда дальше в мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70