Среди них и Тиукс; он стоит, сморщив свое острое личико, и, время от времени подталкивая в бок Визака, говорит:
– Гляди, что Ярвеотс делает! Гляди, что Тыниссон делает!
На берегу разыгрывается ужасающая заключительная сцена сражения. Мальчишки из приходской школы опьянены победой и, не раздумывая, обрушиваются на неприятеля с тыла. Ребята, находящиеся в задних рядах, подталкивают тех, кто впереди, эти, в свою очередь, напирают на противника, и кажется, врагов вот-вот сбросят прямо в реку. Единственное спасение для парней с церковной мызы – это самим прыгнуть в воду.
– Тише, тише, ребята! – кричит арендатор.
– Ур-р-а-а! Битва под Лейпцигом! – вопит Либле, корчась от смеха.
Кийр стоит чуть поодаль и бьет длинной жердью по воде, обрызгивая противников. В азарте он забыл всякую осторожность и проваливается одной ногой в воду. У кого-то из неприятелей течет из носу кровь. Другой пытается прыгнуть в лодку, но, не рассчитав расстояния, шлепается в реку. Либле бросается его спасать, но, вытаскивая этого жалкого человечка, нарочно медлит; уж очень забавно глядеть, как тот кряхтит и фыркает в воде. Тоотс со страшным ревом бросается в реку и плывет на помощь к своим, как будто им еще требуется какая-нибудь помощь. Какой-то веснушчатый малыш с церковной мызы хочет влезть на дерево, но его за ноги стягивают вниз, и Тоотс, как раз выбравшийся на берег, берет его под свою «опеку».
– Чудо будет, если кого-нибудь в этой суматохе не прикончат! – кричит арендатор, обращаясь к Либле.
В это мгновение еще несколько мальчишек, сцепившись, валятся в воду, и река вдруг кажется наполненной огромными рыбами. Визг, брань, стук палок и крики о помощи сотрясают воздух.
Тут арендатору приходит в голову спасительная мысль.
– Пастор идет! – кричит он, указывая в сторону церковного двора. – Пастор идет!
Крик мгновенно стихает, драчуны выпускают друг друга из рук, и, словно по мановению волшебного жезла, мальчишки, только что плававшие в воде, оказываются на берегу. Проходит еще несколько минут, и ученики приходской школы несутся по пригорку вверх, а школьники с церковной мызы мчатся домой через двор бани.
Но – благодарение богу! – пастора нигде не видать. Оба лагеря на этот раз отделались лишь взаимной взбучкой.
Ребята возвращаются в класс и начинают оживленно обсуждать результаты боя. Серьезных ранений, к счастью, нет ни у кого, один лишь Тоомингас, ощупывая бока, говорит, что в груди у него что-то больно колет. Рана на руке у Ярвеотса не так не так опасна, как это казалось в первую минуту. У Кезамаа на голове вскочили шишка, но она скоро пройдет, надо только приложить на минутку кусок холодного железа. Тоотс, Кийриеще несколько ребят основательно промокли, но человек ведь не сахарный, не растает. Легких повреждений, вроде царапин и ушибов, правда, довольно много, но стоит ли о них говорить, а тем более о каких-то оторванных пуговицах. Все это мелочи по сравнению с тем, как досталось противникам; что те сейчас претерпевают – знает только бог да они сами. Ох, этот Кезамаа со своим дерном!
У Тоотса положение незавидное. Хотя парень и пыжится, но он промок насквозь, а долго сидеть в мокрой одежде не годится. Ребята принимаются обсуждать, что делать.
Но Тоотс уже сам знает, что ему делать. Он раздевается, благословляя ту минуту, когда раздарил свои вещи (не то и они вымокли бы) и забирается в постель. Одежду его уносят сушиться на солнце. – А если придет кистер, – наставляет он ребят, – скажите, что я лежу в скарлатине.
Затем он, как и полагается настоящему больному, велит себе принести в постель разные вещи и чувствует себя довольно уютно.
На реке арендатор и Либле, посмеиваясь, продолжают свою работу.
XXVIII
На следующий день в обеденный перерыв кистер гонит мальчишек в сад копать грядки. Юрьев день давно прошел – пора и овощи сеять. Ребята трудятся не за страх, а за совесть. Одни копают, другие работают граблями, третьи засевают мелкими зернышками черную землю.
Один лишь Тоотс стоит в стороне и наблюдает. Он сегодня последний день в школе – стоит ли еще себя утруждать работой.
«Черт побери, – думает он, – всю зиму Юри-Коротышка орет на меня, ругается, а теперь иди еще ему грядки копай. Дураков на свете мало, да и тех вчера вздули; кому охота, тот пусть работает, а я погляжу со стороны. Кистер обещал потом дать каждому парню по кренделю – ну и пусть дает. Этой костью он других собак, может, и обманет, а меня не удастся».
– Ну, Тоотс, а ты чего ждешь? – спрашивает кистер.
– Мне судорога икру свела, – отвечает Тоотс, ступить не могу.
– Судорога? Долго ли у тебя эта судорога будет, она скоро пройдет. Потри ногу немножко!
– Да я ее, сатану, уже тер, еще хуже делается.
– Это что такое? А ну-ка пошевели ногой!
– Не могу пошевелить, она тогда как в огне горит. Судорога эта у меня с детства, чуть простужусь – сразу ногу сводит.
– Где же ты простудился в такую теплынь?
– В реке. То есть нет, не в реке. На берегу реки.
Кистер подозрительно оглядывает Тоотса и отходит в сторону. Прямо исчадие ада этот Тоотс; ничего, кроме озорства, ему не идет на ум. Хорошо, что он покидает школу, здесь он только подает дурной пример другим.
Тоотс тайком показывает кистеру кулак. Ах вот как, пошевели, говорит, ногой! Если бы у него, Тоотса, и вправду судорога была, стал бы он еще ждать кистерских наставлений. Он-то со своей судорогой справится, а Юри-Коротышка пусть сам свои грядки копает и засевает их хоть бурьяном. Да, именно: пусть хоть бурьяном засевает, а его ногу пусть оставит в покое. Нога это нога, а грядка это грядка. А в самом деле, если б найти что-нибудь такое… вроде семян бурьяна… Посыпать бы на грядки… Был бы кистеру подарочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104