Там молоко крутить будут, а большую часть дома хозяева займут. Я наверное не знаю, но слух такой был. Они-то могут делать что хотят; деньги есть – строй себе что угодно. А коли времечко такое придет, – и Либле постучал кнутовищем о носок сапога, – что и девушка сама понравится, так женись и никаких! А почему бы не понравиться; щечки румяные, волосы, как лен, и толковая тоже – чего ж еще! Оно, правда, всякому своя воля – райская доля; тебе, может, такое образование дадут, такой станешь ученый, что деревенская девушка вроде бы и не пара будет, ну, тогда дело другое!
– Ах, оставь ты! – сказал Арно и вздохнул.
Почему Либле говорит о таких вещах именно сегодня, когда он, Лрмо, потерял надежду на Тээле!
Тихо поскрипывал снег под полозьями дровней, и салазки под тяжестью бревен взвизгивали, точно жалуясь на свою непосильную ношу. Погода постепенно прояснялась, казалось, солнечные лучи уже пробиваются сквозь завесу тумана и он, все редея, медленно тает вдали за лесом. Было так тихо, что дым из труб поднимался к небу столбом, точно из жертвенника. Со стороны кладбища деревня внизу, в долине, выглядела такой крошечной и жалкой, что казалось, ее можно было на руки взять. Даже церковь словно куда-то исчезла, а ее башня – когда вблизи на нее смотришь, голова кружится – сейчас совсем потеряла свой величественный вид и беспомощно выглядывала из-за домов и голых деревьев. Дорога пошла в гору; лошади зафыркали, мужики слезли с возов и зашагали рядом с ними по двое – по трое, разговаривая между собой и покуривая.
– Ну, а ты как, все пьешь? – спросил Арно, когда они доехали до проселочной дороги.
– Да, пью, – ответил Либле. – Иной раз бывает, что и удержишься, а потом опять как начнешь… и пошло-о, пошло-о.
– Ты бы… – Арно хотел ему еще что-то сказать, но оборвал на полуслове, спрыгнул с воза и, попрощавшись с Либле, свернул на проселок.
Обоз проехал мимо, но ни отца, ни Марта среди возчиков не было.
Должно быть, они не успели еще догнать остальных. Арно в раздумье остановился. Сколько милых воспоминаний было для него связано с этим местом! Сколько раз, идя в школу, он поджидал здесь Тээле! И о чем только ни мечталось! А когда появлялась Тээле – с каким радостным волнением он каждый раз спешил ей навстречу! Точно они не виделись мною лет. А какими чудесными были те минуты, когда они, возвращаясь из школы, прощались у перекрестка! Как приятно бывало, прислонившись к стволу старой ивы, глядеть вслед девочке, пока она совсем не исчезала из виду, а потом не спеша, волоча ноги, брести домой с мыслью, что завтра Тээле снова придет сюда и будет приходить каждый день, ведь она его друг!
А сейчас?
Арно чувствует, как что-то давит ему грудь, мешает дышать, во рту появляется горький привкус, слабеют колени; перед глазами пляшут зеленоватые круги, а в ушах жужжит песня Либле: «Уди-в-и-тель-ное де-е-ло». Арно снова, как в былые времена, стоит, прислонившись к стволу старой ивы, и всевозможные мысли мелькают у него в голове. Без всякой связи, словно в бешеной погоне друг за другом, возникают они и исчезают. И какие только не встречаются среди них пустые, нелепые, совсем ненужные мысли, например: если бы церковная башня вдруг опрокинулась, достигла бы она верхушкой до их школы? Справятся ли Тоомингас и Кезамаа с Тыниссоном, если вместе нападут на него? Или такая: как интересно было бы, если б все ребята вместе отправились путешествовать! А потом вдруг он с изумлением вспоминает о том, что тысячу раз наблюдал как самое обыденное явление: у рака вырастает новая клешня, если старая обломится!
Потом в мозгу вдруг возникает какая-нибудь фраза или даже отдельное слово и жужжит, жужжит в ушах, как комар, и от него не отвязаться, делай что хочешь… Наступил канун троицы… Из этого мы видим, каким полезным животным является в нашем хозяйстве лошадь… Ягода-крушина, крушина, крушина…
Вдруг у самого уха Арно чьи-то знакомые голоса затевают спор. Они спорят и спорят. Ясно можно расслышать каждый из них, но так и не понять, чьи это голоса и о чем они спорят.
В его сознании не всплывает ни одного слова, ни одной фразы, говорящей о его потере, но всем своим существом он чувствует, что от него безвозвратно ушло что-то по-настоящему дорогое и милое.
Чуть отодвинувшись, он смотрит на верхушку ивы, проводит рукой по ее шершавому стволу и думает о том, что ива – его друг. Она видела его здесь радостным, она глядит на него и сейчас, когда ему так грустно, – ива его друг.
Так иногда вещи, которых мы раньше и не замечали, становятся милы нашему сердцу, как только мы связываем их с дорогими нам воспоминаниями.
Арно медленно поплелся домой. Входя в комнату, он твердо решил, что не будет ничего есть, сразу заберется в кровать и укроется одеялом, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но это оказалось совсем не так просто, как он думал. Бабушка в это время возилась у плиты, и, когда он вошел, тотчас обернулась к нему.
– Ну, отпустили тебя наконец, – сказала она, – прямо не знаю, чего там столько учить надо, что вас с утра до вечера держат.
Арно не ответил ни слова; он прошел прямо в горницу, бросил на стол узелок с книгами, снял пальто и присел на кровать.
– Иди скорее кушать, – позвала его бабушка, – не то остынет. С самого обеда подогреваю. Иди скорее!
– Не хочется, – сказал Арно и устало растянулся на кровати. Правильнее всего, конечно, было бы сразу раздеться, а не налиться одетым, но такая усталость или слабость его охватила, что и шевельнуться не хотелось.
– Смотри-ка, ему и кушать не хочется. Что же с тобой такое?
Бабушка ходит от плиты к столу и обратно, звякает посудой, потом появляается в дверях комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104