Большинство возчиков в тулупах, подпоясаны, только меховые шапки и рукавицы отложены в сторону. На столе четыре пузатых миски со щами, такими жирными, что и пару не пробиться. Поэтому щи горячие, как пекло, и никак не остывают; хватит кто-нибудь из возчиков по неосторожности первую ложку, не подув на нее, – сразу щелкает языком и глядит в потолок, словно узрел там какое-то видение. Между мисок со щами выстроились в ряд маленькие мисочки и тарелки с мясом, точно ягодные кустики меж яблонь. Посуды у хозяев не хватает: люди едят по двое из одной тарелки, а вместо столовых ножей и вилок пользуются складными ножами, которые от жира, их покрывающего, кажутся новее, чем они есть на самом деле. Руки вытирают «начисто» о голенища, штаны или полы тулупов, а лоснящиеся от жира подбородки – руками. Время от времени двое мужиков, хлебающих щи из одной тарелки, что-то шепчут друг другу на ухо, один из них, чуть ухмыльнувшись, берет со стола жестяную посудину, подносит ее к губам, запрокидывает голову, точно смотрит в зрительную трубу на звезды или играет на рожке, на миг застывает в этой позе, потом передает странную посудину с ее таинственным содержимым соседу, и тот в точности повторяет те же движения. При этом вогнутое донышко посудины издает забавный звук: пынн-пынн. Потом оба соседа, крякнув, быстро суют в рот хлеб и мясо, переглядываются, пожимают плечами и встряхивают головой, будто их озноб пробирает. Отчего они так делают, неизвестно, но, видно, содержимое посудины с непреодолимой силой манит их к себе; а стоит им его отведать, как их бросает в дрожь.
Арно, пойдя, здоровается, но его никто не замечает, кроме двух бородачей, сидящих у самой двери; однако и те не дают себе труда ответить на его приветствие, а ограничиваются тем, что, поднеся ложки ко рту, окидывают мальчика вопросительным взглядом. Арно проходит к плите, где хозяйка как раз снимает с огня котел. Жадный язычок пламени в последний раз лижет его дно, точно ему жаль расстаться со своей жертвой, и не успокаивается, пока на него не ставят другой котел или горшок. Раяская хозяйка, которая одна возится у плиты, в то время как столько мужчин сидит за столом, напоминает сейчас ведьму, стряпающую для своих сыновей-разбойников.
– Добрый вечер! – говорит она Арно. – Ты бы прошел в горницу. Там Тээле и еще один мальчик из школы.
– Еще один мальчик? – удивляется Арно. – Кто же это может быть?
Он открывает дверь в соседнюю комнату и не верит своим глазам. На столе у окна горит лампа, и при свете ее Тээле и Имелик, весело смеясь, перелистывают какую-то книжку; они стоят так близко друг к другу, что головы их чуть ли не соприкасаются. По другую сторону стола сидит маленькая сестренка Тээле и водит по доске грифелем. Все трое поднимают глаза на вошедшего, и густой румянец заливает щеки Тээле.
– Добрый вечер! – тихо произносит Арно и останавливается у двери. Он с испугом думает о том, что он здесь лишний, и горько жалеет, что пришел.
– Здравствуй! – отзывается Имелик. – А ты как сюда попал?
– За отцом пришел… и за Мартом, они сюда бревна возили… Вместе домой поедем, – бормочет Арно. Он чувствует, что причина эта недостаточно серьезна и если не у других, то у Тээле, наверное, вызовет сомнение. И он действительно замечает на лице Тээле какую-то тень усмешки, которая, правда, сейчас же исчезает. Но все же Тээле усмехнулась. Арно с болью в душе видит, что Тээле начинает злиться: она ни с того ни с сего вырывает у сестренки из рук грифельную доску и треплет малышку за волосы, а та с визгом залезает на кровать; потом Тээле хватает со стола исписанные листки бумаги, злобно рвет их на мелкие клочки и бросает под стол, исподлобья поглядывая на Арно.
Но порыв гнева быстро проходит; Тээле берет стул, чуть отодвигает его от стола и, обращаясь к Арно, все еще стоящему у дверей, говорит:
– Ну что ж, садись!
Имелик своей благодушной улыбкой тоже как бы приглашает его сесть, словно он, Имелик, здесь в гораздо большей мере свой человек, чем Арно. И подумать только, этот чудак и сюда притащил свой каннель, видно, и здесь играть собирается.
Но Арно отказывается сесть. Во-первых, ему вообще не хочется сидеть, а во-вторых, стул поставлен очень неудачно, между Тээле и Имеликом и на слишком освещенном месте. Нет, у дверей, возле печки, гораздо лучше: здесь, по крайней мере, не видно его лица, а он может наблюдать за всеми их движениями.
– Что с тобой такое сегодня? Почему ты не пошел домой вместе со мной? – вдруг спрашивает Тээле.
Это словно гром с ясного неба.
Как? Она еще спрашивает, после того как не сочла даже нужным несколько минут подождать его утром у проселка, а потом около школы прямо, что называется, окрысилась на него. Что это значит? Да ведь это самая злая насмешка! Арно удивленно глядит на Тээле, и ему кажется, что эта девочка вовсе не такая хорошенькая, какой он себе представлял ее, бродя по полю. В школе немало таких курносых девчонок, и, насколько он подметил, все они готовы смеяться любой шутке. О Тээле этого, пожалуй, сказать нельзя; к тому же у нее такие светлые голубые глаза, правда, небольшие, но смотрят они иногда таким удивительным взглядом, из них словно льются лучи. И все-таки… ничего особенного в этой девочке нет.
Арно молчит. Да и что ему ответить на такой вопрос?
– Ты сердишься? – снова спрашивает Тээле, обмениваясь с Имеликом многозначительным взглядом, из которого можно заключить, что сегодняшний случай для Имелика не составляет тайны.
– Нет, – отвечает Арно, ощущая в сердце острую боль.
– Отчего же ты такой грустный?
– Я не грустный.
– Как же не грустный? Подойди сюда, Имелик тебе сыграет, тебе веселее станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104