Мои спутники, как назло, настроились следовать за мной по пятам, а при них я пить стеснялась.
– Слушайте, может, вы, того… пойдете поиграете или еще что? – не выдержала я. – Мне надо сосредоточиться! Увидите его, дайте знать – я буду идти прямо на запад, вдоль того большого проспекта, и заходить во все притоны глифдрыгов и руно-сокрушителей подряд. А это еще зачем, Рашл?!
Из рукава у него выглядывал обрывок цепи, намотанной вокруг локтя. Чуть раньше я видела, как Оломбо сунул небольшую дубинку из железного дерева в один карман, а медный кастет – в другой. В ответ на мой изумленный вопрос они лишь переглянулись украдкой и пожали плечами. Мои жилистые возницы, Бантрил и Шинн, угрюмые немногословные уроженцы тундры, повернулись спиной, стоило мне перевести на них взгляд. Неужели и Бантрил припрятал что-то на груди под камзолом, или мне показалось?
– Да ну вас, оставьте меня наконец! – прикрикнула я на них. – Дайте мне сосредоточиться и подумать!
Я смотрела, как они уходили. Вот они остановились, перебросились, похоже, несколькими словами, потом разошлись по разным сторонам бульвара и вскоре пропали из виду.
Я опрокинула в себя еще один бокал вина. Вздохнула. Разжала стиснутые в кулаки руки. Примерила пару-тройку любезных улыбок, которые, я надеялась, облегчат мои поиски в этом городе негодяев. И тронулась в путь.
По обеим сторонам бульвара нескончаемой процессией тянулись салоны, игорные залы и прочие злачные логова, увешанные фонарями, как ночные красотки – поддельными драгоценностями, и от самих их названий у меня немедленно разлилась желчь: «Золотая ручка», «Перо в бок», «Воровской рай», «Толстый лодырь», «Колода и кости». Вежливо улыбаясь, я стала спрашивать у прохожих, в каких из этих притонов орудуют глифовые шулера и мошенничают чтецы рун, но не услышала в ответ ничего, кроме оскорблений да непристойных шуточек.
Заходя то в одно место, то в другое, я дружелюбно беседовала с зазывалами и привратниками: с напомаженными сводниками, усатыми проходимцами, нарумяненными шлюхами обоих полов, в кудрях и с подведенными глазами, с напудренными сутенерами и зубоскалами-официантами, которых я, все так же любезно улыбаясь, благодарила за их веселые дерзости.
Наконец я приспособилась различать – через окна – нужные мне крытые красным фетром столы для чтения рун и расставленные ровными рядами стеклянные статуэтки – «глифы». Теперь, не тратя времени на разговоры, я пробиралась в самые притоны, где мне приходилось то переступать через блевотину какого-нибудь перебравшего весельчака, то отскакивать в сторону, чтобы не попасть под горячую руку взбешенного проигрышем картежника, то уворачиваться от безумных объятий продувшегося вчистую игрока.
И вдруг, о чудо, я его увидела: вот он, мой сын, за столом для чтения рун, учтивый, как всегда, принимает ставки от обступивших его плотным кольцом игроков. Мой дорогой Персандер, такой серьезный, только поглядите на него: воплощение спокойствия в море хаоса; плечи наконец развернулись во всю ширь (как я и предвидела, плечи у него отцовские, – я имею в виду своего отца, а не его), густые брови срослись над переносицей, затенили ставшие загадочными глаза, – все, как я и предполагала. А уши! Прежней очаровательной мальчишеской лопоухости и следа не осталось. Теперь они плотно прилегали к голове – уши мужчины, а не дорогого моему сердцу ребенка!
Увидев меня, он замер, потом знаком попросил коллегу заменить его за столом и направился ко мне. Лицо его оставалось бесстрастным, как и подобает игроку, но, подойдя ко мне, он без колебаний стиснул меня в объятиях.
Я крепко обняла его.
– Сынок мой бесценный! Я помешала! О нет! Я самым непростительным образом навязываюсь, отрываю тебя от дела, стесняю…
– Матушка! Я так рад тебя видеть! Просто слов не нахожу!
И тут я поняла, что и вправду стесняю его, хотя он очень ловко это скрывает. Да и как ему не смущаться? – спросила я себя и все же почувствовала невольный укол ревности. Никто не должен лезть к человеку с нежностями, даже мать, когда он занят своими профессиональными обязанностями! О небо, помоги мне! И я сделала шаг назад и улыбнулась, словно он был всего лишь близким другом. Однако во всем этом чувствовалась такая фальшь, что я и опечалилась, и рассердилась одновременно.
– Мы идем с поручением на Северную Хагию, наша каравелла стоит в порту. Мне необходимо было повидаться с тобой, чтобы… сказать, что я по-прежнему тебя люблю.
– Северная Хагия? Большая Гавань?..
Похоже, он не одобрял моего намерения. Я разозлилась еще больше, мне показалось, что его недовольство вызвано обычным упрямством. Но в следующее мгновение я поняла, что его волнует А-Рак и исходящая от него опасность. Это меня обрадовало. Только я начала успокаивать моего дорогого сына, как вдруг здоровенный краснорожий хлыщ с курчавыми бакенбардами в полфизиономии, одетый в тогу из какого-то серебристого меха, жестом собственника опустил свою лапу ему на плечо.
– Эй, вещун! Я как-никак монеты на кон поставил! Моя ставка в игре, и нечего тут банкометов менять у меня под носом, я не вчера родился! По-твоему, я не знаю, что это плохая примета, что ли? Коли ты и впрямь тут работаешь, так давай возвращайся на место!
– Господин, – холодно начал Персандер, изящным движением стряхнув руку неучтивца со своего плеча, – вы не правы и ведете себя не…
«Невежливо»,– вот что он, вне всякого сомнения, собирался сказать. Впоследствии я неоднократно во всех подробностях вспоминала то мгновение, когда совершила непростительную для матери вещь: встала на защиту собственного сына, как будто он сам не может постоять за себя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92