Но вот на крышах окружающих площадь зданий черными тенями замелькали пауки. Наблюдая со своего пакгауза, как черный прилив поднимается к площади Корабельных Верфей, вокруг которой и без того все туже сжималось паучье кольцо, мы чувствовали себя в точности как в кошмарном сне, когда надо бежать, а ноги не слушаются, – ни у кого не было сил крикнуть, чтобы отвлечь хотя бы часть этой лавины на себя!
Недолго мы стояли, оцепенев от страха. Фонтаны разноцветных брызг сорвались внезапно с крыш окружающих площадь зданий, ослепительно вспыхнув в утреннем свете над пирующей толпой. Мы видели, как сорок тысяч человек одновременно вскинули головы, уставившись на это сверкание, слышали вздох изумления, прокатившийся по толпе, ибо приглушенная дробь, которую когти выбивали о мостовые всего в каком-то квартале от площади, еще не достигла их ушей.
Но вот наконец толпу на площади свело судорогой страха – искрящиеся нити призрачной паутины упали на людей сверху и, точно тисками, сжали их руки и ноги.
Паутина, как занавес, опустилась над площадью. Те, кто стоял с краю, безнадежно запутались в ее липких объятиях и теперь бились, преграждая путь остальным. Вот тогда-то пауки с крыш и кинулись в озеро добычи, а еще через миг на площадь со всех четырех сторон хлынула паучья орда.
Смятенное человеческое море взвихрилось в пене жадно вгрызающихся в добычу пауков. Но, как оказалось, это было еще не все. Ужас достиг предела, когда сам А-Рак поднялся из-за крыш, переступил через дома и опустился на площадь, в самую гущу бойни.
Лишь увидев самого Прародителя, мы поняли, что за свист терзал каждую клеточку наших тел, ибо теперь он, казалось, сгустился в пронзительный визг, от которого звенело в ушах. То была мысль А-Рака: но не членораздельное высказывание, а резкий, односложный клич, могуществу которого не мог противиться ни один из бесчисленных сынов бога, и они летели на его властный зов, как гонимая ветром листва. Отец источал принуждение, и море отпрысков стекалось к нему, закручиваясь в огромную воронку, центром которой он был. Они текли со всех сторон и убивали, убивали, убивали, кося людей (чьи крики мы теперь слышали ясно, точно охотничий рог!) серпами своих клыков, с жадным чавканьем всасывая разжиженную плоть добычи.
И пока отпрыски когтили и пожирали добычу, все больше раздуваясь, прародитель набрасывался на них и пожирал их самих. Человеческие тела стали слишком малы для его гигантских клыков, и он натравил на толпу своих сынов, а их более осязаемые тела предназначил для собственной трапезы!
– Надо идти спасать кого можно! – раздался чей-то крик – мой? Или то кричали мы все? Ужас и ненависть закалили нашу волю, придав ей крепость стального клинка, готового проложить путь к победе. Пауки все еще прочесывали улицы, теперь по двое – по трое, и нам не терпелось начать убивать их.
Сампций и я бежали во главе колонны. Мы пронеслись по сооруженным нами подвесным тропам и спустились на проспект Землекопов с копьями-мачтами наперевес. Первого же паука, который встал на дыбы, готовясь пронзить нас своими клыками, копьеносцы поддели под брюхо, пригвоздили к земле и держали, пока остальные, навалясь, не обрубили ему в мгновение ока лапы, сустав за суставом. Разбившись на отряды человек по сорок, мы принялись прочесывать проспект, громко призывая жителей выходить из домов и идти с нами. Домоседов, в чьи жилища пауки так и не смогли проникнуть, оказалось много.
Старых да малых немедленно отправляли в крепость у реки. Здоровые и сильные брались за копья, и мы вместе прорывались вперед; перебежка, нападение, укол, удар, ответный удар. Немало времени прошло, прежде чем мы добрались наконец до улиц, вплотную прилегающих к площади Корабельных Верфей, но, выйдя на широкий бульвар, откуда открывался вид на стадион и утесы, мы обнаружили, что на ведущей в гору колоссальной лестнице стоят несколько сот вооруженных человек и с ужасом смотрят вниз. Горцы прорвались.
Я взял нескольких копейщиков, и мы бросились наверх. На середине лестницы мы встретились, во главе отряда была Мав. Она начала кричать и тыкать пальцем в сторону площади еще раньше, чем я поравнялся с ней.
– Смотри, видишь, что он задумал? – выкрикнула она, едва я оказался рядом. – Да смотри же ты, он собирается кожу сбросить! Для этого он и скормил своему отродью столько человечины, а теперь сам ими обжирается! Смерч его воли затягивает их, и самые толстые спешат к нему, а он их поедает. Он как водоворот! Ни одна кроха не пролетит мимо его пасти, видишь, как он раздулся, словно его распирает изнутри? Так оно и есть! Шкура уже лопается, там, и вон там! Он жрет себе на погибель, хочет, чтобы линька началась раньше положенного! Но если он все же выживет, то переходящее всякие границы обжорство и впрямь поможет ему сменить кожу, и тогда на свет появится тварь, равной которой не знала даже его раса. Опасную игру он затеял, – чтобы уцелеть, он должен, не сходя с места, тянуть остальных к себе. Мы тоже пойдем к нему, а по дороге освободим людей, осажденных в своих жилищах.
Утес оказался прекрасным наблюдательным пунктом, откуда хорошо было видно, где еще нас ждет работа: везде, где пауки карабкались по стенам и клыками срывали ставни или отскакивали от проломленных дверей, откуда им навстречу высовывались острия пик, жители города, способные пополнить наши ряды, ждали освобождения.
Туда мы и побежали. Пик и копий у земляков Мав было в достатке, ибо горцы с давних пор прибегали к этому оружию в партизанской войне против А-Рака. Кривые широкие ножи, которыми так удобно обрубать паукам лапы, тоже весьма кстати были при них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92