В ту же секунду омывавший его со всех сторон поток полуобнаженных монахов, которые тащили наверх кули и посудины с деньгами, приобрел черты ужасающей реальности: сон исчез, уступив место еле слышному голосу, который бормотал что-то неразборчивое, казалось, прямо у него в мозгу.
Так, значит, их всех зачаровали? Погрузили в сон, навязанный кем-то извне?
Какое-то чутье подсказало объятому ужасом Панкарду, что надо любой ценой притворяться дальше, и он, напрягая все силы, удержал на плече груз и продолжал идти вперед мерным шагом сомнамбулы, будто зная, что тот, кто подчинил их своей воле, ни на секунду не перестает следить за ними. И все же выдуманная реальность не исчезла совсем, а теплым островком колыхалась в его сознании, и он знал, что стоит ему хоть на миг уступить ее манящему уюту, и она снова поднимется из глубин его существа, согреет и убаюкает.
Но бодрствующий Панкард, вырванный из сна нечаянным столкновением с прошлым, вспомнил еще кое-что из своего недавнего разговора с Первосвященником, и это новое воспоминание не давало ему соскользнуть в забвение. Это было замечание, оброненное Первосвященником когда он провожал домой монаха, доставившего ему средства и руны для жеребьевки. Подсаживая своего более хилого товарища в экипаж, полный сил и здоровья Пандагон воспользовался минутой, когда расстояние между ними было ничтожно мало, и, как в добрые старые школьные дни, сказал:
– Слушай-ка, Панки, приятель. Мы с тобой служим голодному богу, и он становится все голоднее. Уж конечно, никто не будет иметь ничего против, если ты, известный своей преданностью начальству, попросишь в своей монастии небольшой отпуск, а? Отпуск, который ты проведешь в чужих краях?
Когда Панкард лишь недоуменно заморгал в ответ, Пандагон после недолгой внутренней борьбы, выразившейся в его лице, взял себя в руки, похлопал школьного приятеля по плечу и пожелал ему спокойной ночи.
И только теперь, когда робкий Панкард, нетвердо ступая замерзшими ногами, едва не падая под непомерной тяжестью своего груза, вошел во внутренний двор монастии, до краев наполненный лунным светом, что-то очень похожее на понимание забрезжило в его мозгу. Пошатываясь, он вместе с другими монахами подошел к ближайшей подводе и добавил свой ручеек монет к общему потоку, который весело звенел, ударяясь в дощатое дно телеги. Выбеленные лунным светом груды золота росли на глазах.
– Назад в подвалы, возлюбленные мои союзники! Там вас ждет служба еще более славная!
Панкард влился в поток монахов, который потек по крутой лестнице вспять, назад под каменные своды подвала, но теперь каждое его движение было полно сознательного притворства. Реальность сновидения не исчезла совсем, а странным теплым онемением разлилась по его ногам, и этот убивающий всякую боль огонь готов был в любое мгновение растечься по его жилам, если бы не ледяной кинжал страха, который засел в его сердце. Панкард всегда считал себя человеком, начисто лишенным и тени отваги, но теперь он лавировал в толпе полуодетых, охваченных экстазом монахов, которые спускались по лестнице, и делал вид, будто продолжает шагать, а на самом деле топтался на месте, норовя оказаться в хвосте колонны. Ему было очень страшно: а что если за их зачарованным сонмом и впрямь следует кто-нибудь из богов… Расстояние между ним и замыкающими шествие монахами все сокращалось, а Панкард так и не нашел в себе смелости оглянуться и узнать правду. Вперив остекленелый взгляд в пространство, Панкард все замедлял и замедлял шаг, а его спящие собратья, толкаясь локтями, шли и шли вперед. Вдруг сквозняк, пробежав холодными пальцами по голым ногам и шее, сказал прелату, что коридор позади него пуст.
Но Панкард все не решался остановиться, не решался обнаружить свое бодрствование перед существом, которые, быть может, притаилось где-нибудь дальше. Так, боясь выдать себя, он и шел вслед за колонной.
Но вот впереди показались широко распахнутые могучие бронзовые створки, и первые монахи, сохраняя выражение исступленного восторга на лицах, уже прошли мимо них в подвал. Как раз в это время Панкард оказался на верхней ступеньке последнего лестничного пролета, откуда можно было заглянуть в подвальное нутро, и того, что он там увидел, хватило, чтобы он тут же остановился как вкопанный.
Щель, вот что приковало его взор, черный провал в камне, сквозь который совсем еще недавно, во время Чтения Рун, на него изливались мысли божества… Но что случилось? Почему она стала такой громадной? Ну да, там, и еще вон там кто-то совсем недавно выломал камни. Вот это дыра! Десять человек в ряд свободно пройдут сквозь нее теперь…
И прошли! Не замедляя шага, монахи двинулись прямо в зияющую тьму.
– Вперед, мои преданные слуги! Приблизьте миг нашей радостной встречи, вкусите плоды многовековой дружбы и гармонии! О, спешите ко мне!
Упругий и горячий, точно вырвавшийся из пустыни ветер, поток мыслей бога подтолкнул Панкарда и понес вперед: прелат едва не бежал, боясь, что подвальная дверь вот-вот захлопнется и он останется один в холодном коридоре, пока все остальные будут вкушать плоды дружбы и гармонии… До цели оставалось всего несколько шагов, как вдруг неодолимый ужас навалился на него и заставил затормозить, да так резко, что Панкард откинулся назад, не удержал равновесия и повалился на ступени.
Так он и лежал, притаившись, у того места, где лестница делала поворот, и следил за тем, как последние из его собратьев входят в подвал. Половина их уже исчезла в проломе, другие, не опуская восхищенных взоров, маршировали туда же, и вдруг обе стороны подвальной двери проросли длинными черными колючками, которые поразили не меньше десяти человек одним ударом, а вслед за ними сверкающие черные клыки обрушились на толпу, протыкая людей насквозь, кромсая и брызгая ядом налево и направо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92