Он как бы раздвоился, и оба существа, явившиеся внезапно на свет, вели между собой жестокую борьбу. С одной стороны, он стыдил себя за то, что шел у Губерта на поводу, а с другой – боялся остаться в одиночестве, без его поддержки, без его мудрых, тщательно взвешенных советов.
Генрих принял решение. Он встретится с эрлами, примет к сведению их требования, обдумает их, он покажет всем – и мятежным баронам, и Губерту, что может отдавать королевские приказы сам, без нашептываний Верховного судьи.
Они встретились в Нортхемптоне. Генри было страшно глядеть в лица столь могущественных мятежников, но он с радостью отметил, что Ричард как-то стушевался среди баронов и явно стыдится того, что пошел против короля.
Главную речь произнес Маршал. Он обрисовал в мрачных тонах положение дел в стране и во всем обвинил Верховного судью, утверждая, что Губерт де Бург толкает Англию в пропасть.
Генри упрямо заявил, что сохранит Губерта на посту Верховного судьи, а бароны с таким же упрямством не согласились с точкой зрения монарха. Тогда Маршал сказал примирительно, что Его Величеству потребуется время для обдумывания столь решительных шагов, хотя мнение оппозиции твердо, и бароны не пойдут ни на какие уступки.
Губерту дали передышку, но он понял, что бароны стали так же сильны, как и при правлении Джона Безземельного, а король, потеряв брата, примкнувшего к лагерю противника, уже засомневался, не слишком ли высокую цену он платит за пребывание де Бурга на посту Верховного судьи и за уроки, преподанные ему Губертом.
Он уже будет пристально следить за действиями первого министра и если даже восстановит справедливость, заставив Ричарда вернуть захваченное им не по закону ничтожное поместье, то все равно он будет обязан, согласно хартии, возместить ущерб владетелю Корнуолла. Причем с лихвой.
Генри был повергнут в полную растерянность. В его голове возникали самые противоречивые мысли. Расстаться с Губертом для него было невозможно. Особенно сейчас, когда задуман великий поход ради отвоевания прежних английских владений во Франции.
Он решил, что лучшей платой Ричарду за покорность будет передача в его собственность французских земель, тех, что должны были отойти в приданое их матушке при новом замужестве.
В списке значились обширные владения на полуострове Бретань, а также пресловутая из-за своего легендарного богатства Булонь.
Ричард клюнул на приманку и явился на аудиенцию к брату. При встрече у братьев потеплело на душе. Неужели их глупая ссора завершится миром?
Ричарду нравился Генри, и причиной его раздражения была лишь зависть, что Генриху первому посчастливилось появиться на свет.
Они обнялись.
– Давай покончим с враждой, нам не о чем спорить, – предложил Генри.
– Только лишь о твоем милом Губерте, – ответил Ричард.
Генрих вновь опечалился. Он не мог обойтись без Губерта. По крайней мере сейчас.
Рождество решили отпраздновать в Йорке.
Джоанна, королева Шотландии, рада была вновь побыть в семейном кругу, ступить на родную английскую землю.
Она тайком призналась Изабелле и старенькой служанке Маргарет Биссет, что Шотландия никогда не станет ей настоящим домом.
– Там всегда сыро… даже летом. Я постоянно кашляю, и мне становится все хуже.
– Но сыро и здесь, в Йорке, и здесь дуют мерзкие ветры, – утешила ее Маргарет. – Ты закутывайся поплотнее, как мы все, и не дразни меня, старуху, глупыми рассказами. Ты выглядишь как наливное яблочко!
– О, Маргарет! Как ты меня подбодрила! – воскликнула Джоанна.
– А посмотри на Изабеллу! Она ли не спелый персик? А все потому, что я держу ее в тепле.
Маргарет старалась держаться бодро и веселить девочек, но вид и настроение юной шотландской королевы внушали ей тревогу.
И даже не тревогу, а дрожь… Она не одобряла династических браков. Они губят девочек, губят их женихов, склоняя их к разврату. Ей хотелось, чтобы обожаемые ею маленькие принцессы вышли замуж в подходящем для этого возрасте за достойных мужчин благородного происхождения, а не отправлялась неизвестно к кому в промозглую ночь, в какой-то сырой замок, где плетутся заговоры. Не раз она собиралась набраться мужества и изложить свою точку зрения Его Величеству. Но это было лишь бравадой, игрой ума, ведь король, выслушав ее, лишь посмеется над старухой.
Джоанне не терпелось узнать новости о сестричке Элеонор.
– Ты видела ее?
– Да, конечно. Эрл Пембрук доставил ее ко двору.
– Она… счастлива?
– Бедная крошка! – вмешалась в беседу сестер Маргарет Биссет. – Как было жестоко отдать ее в руки взрослому мужчине!
– С нами всеми… это случится, Мэг, – сказала Джоанна. – Мы обречены…
– Не сулит счастья женщине ее высокое происхождение, – вздохнула Мэг. – Но бедненькая Элеонор, ей совсем не повезло. Я даже не успела рассказать ей, как мужчина обращается с женщиной. Тебе, Джоанна, было легче. Ты пожила в чужих краях, повидала свет.
– Да, – сказала Джоанна, а сама подумала: «Лучше бы я не видела эти чужие края!»
– Ты хоть почувствовала сладость жизни… – продолжала Маргарет.
– Да, я почувствовала эту сладость, – кивнула Джоанна.
– Жаль, что твоя матушка заняла место, предназначенное тебе. Я слышала, что у нее многочисленное потомство и новая ее семья процветает, – болтала недогадливая служанка.
– Слухи верны, – сказала Джоанна и сжала губы в тонкую линию.
Как же она переросла прежнюю детскую комнату дворца, как ей стало смешно слушать наивную, а когда-то казавшуюся весьма мудрой и осведомленной во всех тайнах бытия Маргарет Биссет.
– Ты во всем права, няня, – решила польстить старухе Джоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139