„Обидеть меня? Да разве могла ты сделать это, любовь моя?!” - пронеслось у него в голове.
И снова Адама охватило жгучее желание броситься к ней, сжать ее в своих объятиях. Он с трудом сглотнул стоявший в горле ком.
- Вы не сделали ничего, что могло бы обидеть меня, Оливия, - ответил он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более ровно.
На мгновение он засомневался, и именно в этот момент в нем произошел какой-то сбой. Адам Фарли был повержен.
- Я просто хотел пойти в библиотеку, налить себе еще бренди и взять сигару, - солгал он. Произнося эти слова, он знал, что все равно не сможет покинуть ее. Не сможет оставить ее здесь одну, пока она смотрит на него глазами полными растерянности и ужаса.
- Бренди? Но вот же у меня стоит целый графин! - указала Оливия на маленький столик в углу. - Только сигар, боюсь, нет. Папиросы - сколько угодно.
Не дожидаясь ответа, Оливия взяла оставленную им на каминной полке рюмку и сделала шаг к столику.
Адам быстро подошел к ней и взял у нее рюмку. И стоило ему только дотронуться до ее руки, как он почувствовал дрожь по всему телу.
- Прошу вас, Оливия, присядьте. Я сам себе налью, - твердо заявил он, с особенной нежностью усаживая ее на диван.
Сквозь тонкий шелк платья его пальцы ощутили жар ее тела. Стоя спиной к Оливии, возле стола, он изо всех сил сжимал горлышко хрустального графина.
„Боже! - подумал он, зажмурившись от нахлынувших на него чувств. - Боже мой! Я люблю ее. Люблю! И уже столько лет! Как же я не понимал этого раньше? Я хочу ее! Хочу больше, чем когда-либо хотел какую-нибудь женщину!..” Так кричали его взбунтовавшиеся чувства. Но голос рассудка упрямо возражал им: „Но ты ведь прекрасно знаешь, что не можешь обладать ею!”
Рука его еще крепче сжала горлышко графина. Он во что бы то ни стало должен контролировать себя и свои чувства. Недопустимо, чтобы он поставил Оливию в неловкое положение. Нельзя, чтобы она боялась его, убеждал он самого себя. Нужно всеми силами стараться вести себя как ни в чем не бывало, то есть так, он всегда поступал в ее присутствии. Как подобает джентльмену, да просто честному человеку.
- Вы не возражаете, если я открою окно, Оливия? - проговорил он наконец. - Здесь страшно жарко.
- Пожалуйста, - тихо ответила Оливия.
Ее собственное беспокойство к этому времени уже улеглось, но она все еще была озадачена его поведением. Она продолжала следить за лицом Адама, оно вызывало в ее душе тревогу за него. И глаза ее выдавали это чувство.
Но тут она увидела, что, наклонившись над столом, Адам перегнулся, пытаясь открыть окно. Шелковая рубашка плотно обтягивала его торс, подчеркивая его удивительную красоту. Тонкая ткань позволяла видеть игру мускулов, делавших его гибкое тело еще привлекательнее.
„Дорогой мой! - прошептала она про себя. - Любовь моя!”
Ее сердце сжалось от боли за него, и эта боль мгновенно отразилась в ее глазах: казалось, тонкая чернильная струйка, попав туда, окрасила их в темно-синий цвет.
Стоя у окна, Адам глубоко вдыхал свежий воздух. Немного погодя он взял графин и два бокала и вернулся к дивану. Взглянув на Оливию, он произнес с улыбкой:
- Я просто подумал, что вы можете ко мне присоединиться. - Голос звучал ровно и спокойно. - Одному пить - не большая радость.
И он налил бренди в оба бокала, протянув один из них Оливии.
- Спасибо, - улыбнулась она в ответ.
- Простите великодушно, если я вел себя грубо, - произнес Адам, усаживаясь на стул. - С моей стороны было крайне неблагодарным обрушивать на вас мои беды, да еще явившись к вам в столь поздний час. - Адам вытянул свои длинные ноги и откинулся на спинку стула.
Шум в висках постепенно стихал, а сжимавшая грудь боль почти полностью исчезла. Единственное, о чем он думал, было желание выглядеть в глазах Оливии благородно.
- Вам не за что извиняться, Адам. И если вам нужно плечо, на которое можно опереться, то вот оно, - проговорила она мягко, устремив на него исполненный нежности взор.
Наклонившись, Адам взял со столика свой бокал. В этот момент его расстегнутая рубашка обнажила часть груди со светлыми завитками. Оливия, наблюдавшая за ним поверх поднесенного к губам бокала, неожиданно почувствовала, что лицо ее заливается краской смущения, а сердце бьется сильнее, чем всегда. Она тут же опустила глаза.
- Но сегодня, - продолжал он, - я не собираюсь обременять вас своими проблемами. Особенно после столь приятного вечера, как наш. Ведь до сегодняшнего дня Фарли-Холл был настоящим склепом. Ни смеха, ни веселья... Теперь все будет по-иному! - воскликнул он, зажигая сигарету и чувствуя неожиданный прилив бодрости.
Оливия в задумчивости наблюдала за ним. В Адаме было все, что она ценила в людях, чем восхищалась. В этот вечер она открывала в нем все новые и новые грани его умной и тонкой натуры. Взгляд Оливии задержался на красивом и мужественном лице Адама. „Боже, - подумала она, - сколько в нем неповторимого, благородного...” Одни глаза чего стоят - большие, широко расставленные, ясные. Как не похожи они на глаза ее мужа, маленькие, темные, глубоко посаженные. При этом Чарльз всегда считался красивым мужчиной. Она, правда, находила, что он слишком кряжист и суров, чтобы его можно было назвать действительно красивым. Она никогда не любила своего мужа. Бедный Чарльз - его уже нет в живых. Этим браком она была обязана своему отцу...
- О чем вы задумались? - спросил Адам, внимательно наблюдавший за нею и отметивший про себя, что ее мысли витают где-то совсем в другом месте.
Внезапно выведенная из состояния задумчивости, Оливия резко встала с дивана.
- Я думала о Чарльзе, - ответила она, не заботясь о последствиях своих слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166