Раз в год хмурые и дикие вересковые пустоши Западного райдинга < Райдинг - название трех округов графства Йоркшир> сбрасывают свои темные безрадостные одеяния. В конце августа, буквально за одну ночь, все преображается: вереск расцветает таким буйством красок, что мрачные серовато-коричневые холмы неожиданно вспыхивают, озаренные небывалым великолепием и пышностью.
Преображается и обширное, поросшее вереском плоскогорье, раскинувшееся вокруг деревушки Фарли и входящее в цепь великих Пеннинских гор. В сентябре и октябре сглаживается мрачная суровость и этих мест. Словно на холмах великодушно раскинули великолепный отрез дивной ткани, в узоре которой чудесно переплелись королевский пурпур, лазурь и изумрудная зелень. Ведь на заросших вереском склонах растут и колокольчики, и папоротник, и черника, и даже на редких кривых и сучковатых деревьях распускаются вдруг молодые нежно дрожащие листочки.
Жаворонки и коноплянки взмывают в прозрачное небо, так часто накрывающееся тяжелыми дождевыми тучами. Теперь оно стало ослепительно синим и засияло необыкновенным хрустальным светом, свойственным лишь Северной Англии. Но не только суровые окрестности смягчаются и светлеют в это время года. Живые звуки неожиданно взрывают и напряженное безмолвие близкой зимы. Склоны гор сплошь изрезаны узкими долинами и лощинами, и в каждой струится ручеек, кристальная вода которого устремляется вниз по гладким коричневым камням или сверкает в искрящихся водопадах, неожиданно спадающих с крутых горных склонов. Потому-то с Йоркширских вересковых пустошей всегда доносится шум падающей воды, в который вплетаются мелодичные трели птиц, суетливое шуршание кроликов в чернике и папоротнике да редкое блеяние овцы, беспечно блуждающей по вересковым холмам в поисках пищи.
Эмма Харт особенно любила вересковые пустоши, даже в жестокие зимние холода, когда они становились неприветливыми и даже отталкивающими. Как и ее мать, она чувствовала себя как дома в этой уединенной холмистой стране, где, пребывая в полном одиночестве, она никогда не казалась себе одинокой и покинутой. В этом просторе и безлюдности она находила утешение от всех своих тревог и из напоенного величием пейзажа черпала какие-то неведомые силы и ощущение покоя. В любое время года эти долины казались Эмме красивыми, но особенно поздней осенью, когда так пышно, с таким потрясающим великолепием цвел вереск.
Этим августовским утром в понедельник, когда она выбежала за порог на широкий ярко-зеленый луг, усыпанный маргаритками, ее настроение сразу поднялось. Она быстро шла по узкой тропинке, время от времени поглядывая на небо. Взгляд ее темно-зеленых глаз блуждал по вздымающимся светло-сиреневым холмам, казавшимся пурпурными на горизонте, где они сливались с лазурным, без единого облачка небесным сводом. Первые солнечные лучи проникли сквозь легкую голубоватую на горизонте дымку, позолотив ее, и девушка поняла, что этот день будет таким же знойным и жарким, как и весь этот месяц. На этот раз она была рада вырваться из домика в Топ Фолд. Все выходные ее удручало отчаяние отца из-за поспешного отъезда Уинстона, и она с чувством облегчения закрыла за собой дверь дома и направилась к Вершине Мира. Она чувствовала себя свободной и независимой в этой могучей и властной пустыне высоко над землей, овеваемая чистым горным воздухом нарождающегося дня. Ведь Эмма была истинное дитя вересковых долин. Ведь она родилась и выросла среди них, была так же вольнолюбива и непреклонна, как они, и они стали частью ее самой, как воздух, которым она дышала.
Как малое дитя, она взбежала к высоким скалам, пролетая над скромными узенькими долинками и лощинками. Ее спутниками были лишь птицы и пугливые зверушки, населявшие окрестности. Она знала здесь каждое местечко, причем превосходно. Особенно любила Эмма укромные уголки, спрятанные в расщелинах скал, и впадины средь первозданных холмов, где неожиданно расцветали всевозможные чудесные цветы, где вили гнезда жаворонки и прозрачная вода устремлялась вниз по горным склонам, сверкая на солнце, обжигая холодом губы жаждущего и приятно покалывая пальцы босых ног на круглых блестящих камнях.
Сейчас, когда Эмма вырвалась на свои любимые пустоши, подавленность, угнетавшая ее в последние дни, стала быстро проходить. Она шла быстрее по знакомой извилистой тропинке и, упрямо поднимаясь все выше, думала об Уинстоне. Она будет скучать по нему, ведь они всегда были очень дружны и близки по духу, но она была рада за него. Он нашел в себе мужество уехать, покончить и с деревней и с кирпичным заводом в Фарли, пока не стало поздно. Единственное, о чем она жалела, так это о том, что ее брат побоялся довериться ей, неверно полагая, что она расскажет все отцу или, что еще хуже, попытается разубедить его. Девушка улыбнулась в душе. Как же ошибался Уинстон на ее счет! Она бы непременно поддержала его в осуществлении его мечты, ведь она понимала его душу и слишком хорошо знала, каким забитым он рос, и в будущем в Фарли ему ничего не светило, кроме тяжкого труда и скуки да ночных попоек в кабаке с тупыми собутыльниками.
Эмма остановилась и перевела дыхание, взобравшись на гребень первой скалы. Она обмахнула лицо рукой и несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем начать подъем на крутизну Рэмсденских скал. Они нависали над ней, словно громадные гранитные кони, эффектно вырисовываясь на фоне неба, объятые солнечными лучами, стекавшими жидким золотом с их древних стен. Зимой, покрытые льдом, снегом или инеем, они могли бы испугать своим видом, теперь же в теплом летнем воздухе они казались приветливыми и радушными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166