Под своей отчасти женственной внешностью Шарль де Болье скрывал львиную храбрость, которую ничто не могло поколебать. Гибкий и ловкий, он был одарен чудовищной физической силой, и нежная белая кожа его скрывала стальные мускулы.
Кто дал бы себе время рассмотреть его костюм, тот нашел бы его странным в краях, отдаленных от цивилизованных стран.
Одежда его состояла из обшитого позументами зеленого суконного охотничьего кафтана французского покроя, застегнутого на груди, замшевых штанов шафранного цвета и ботфортов выше колен; к туго затянутому поясу из лакированной кожи были прицеплены отличные пистолеты, патронташ и охотничий нож в стальных с чернью ножнах и с рукояткой богатой чеканки.
Так же, как и его товарищ, он положил рядом с собой на траву свою винтовку с клеймом знаменитого оружейного мастера Лепажа и богатой чеканкой — это оружие, должно быть, стоило баснословных денег.
Граф де Болье, отец которого последовал в изгнание за королевской фамилией и усердно служил принцам сперва в армии принца Конде, а потом во всех роялистских заговорах, неустанно составляемых во времена Империи, само собой разумеется, был рьяным роялистом. Рано лишившись родителей, он в очень молодые годы уже располагал громадным состоянием и был принят поручиком сперва в мушкетеры, а потом в королевскую лейб-гвардию.
После падения Карла X молодой граф, карьера которого погибла, впал в глубокое уныние и почувствовал непреодолимое отвращение к жизни. Он возненавидел Европу и принял решение покинуть ее навсегда.
Поручив управление своим имением верному человеку, граф де Болье отправился в Америку.
Но американская жизнь, мелкая и эгоистичная, была не по нему, молодой граф не понимал американцев, точно так же как они не понимали его. Жажда сильных впечатлений, с сердцем, уязвленным мелочной низостью и гнусностью, доказательства которым он ежедневно видел со стороны потомков плимутских пилигримов, он решился уйти от печального зрелища, которое имел перед глазами, и углубиться внутрь материка, чтобы посетить бескрайние равнины и прерии, откуда первые владельцы этой земли были вытеснены коварными грабителями посредством обмана и измены.
Граф привез с собой из Франции старого слугу их семейства, предки которого в течение многих веков постоянно служили графам де Болье.
Перед отплытием в Америку граф сообщил о своих планах Ивону Керголе — так звали слугу, — предоставляя ему на выбор ехать с ним или остаться. Не раздумывая долго, тот ответил просто, что господин имеет право ехать, куда ему заблагорассудится, не спрашивая его согласия, а что его обязанность слуги — следовать за господином повсюду, и этой обязанности он не изменит. Однако все же, когда граф вознамерился посетить прерии, он счел своим долгом предупредить слугу об этом намерении и получил от него тот же ответ, что и в первый раз.
Ивону было около сорока пяти лет, он олицетворял собой тип смелого, простодушного и вместе с тем хитрого крестьянина-бретонца; приземистый и коренастый, он был хорошо сложен, и его широкая грудь выдавала большую силу. Лицо его, кирпичного цвета, освещалось хитрыми серыми глазками, которые так и блестели.
Ивон Керголе провел свой век мирно и спокойно в раззолоченных хоромах особняка де Болье и усвоил себе упорядоченный и удобный образ жизни слуг в больших домах. Он никогда не имел случая выказывать храбрость и потому вовсе не знал, наделен ли этим качеством. Хотя он в течение последних месяцев, сопровождая своего хозяина, уже несколько раз находился в большой опасности, он тем не менее не выходил из своего неведения, то есть он не имел к себе ни малейшего доверия и, напротив, был убежден, что труслив как заяц. Прелюбопытно было видеть Ивона после стычки с индейцами, где он дрался как лев и совершил чудеса храбрости, смиренно извинявшегося перед господином в своем постыдном поведении, которое оправдывал непривычкой сражаться.
Само собой, граф извинял его, умирая со смеху и говоря ему в утешение, так как бедняга действительно мучился мыслью о своей мнимой трусости, что впредь он, вероятно, будет смелее и мало-помалу привыкнет к жизни столь отличной от той, которую вел до сих пор.
При этих утешениях достойный слуга грустно качал головой и отвечал самым искренним тоном:
— Нет, нет, ваше сиятельство, я никогда не буду храбр, это свыше моих сил, я чувствую и прекрасно сознаю, что век останусь трусом.
Ивон Керголе носил ливрею, только, сообразуясь с обстановкой, он, подобно своим спутникам, был вооружен с ног до головы.
В настоящую минуту, как и у других двух путешественников, карабин лежал на земле подле его руки.
Три великолепные породистые лошади, полные огня, стреноженные в нескольких шагах от путешественников, с которыми мы познакомили читателя, спокойно жевали, набрав полный рот, побеги гороха и молодые побеги деревьев.
Мы забыли упомянуть о двух довольно странных привычках графа де Болье: во-первых, он никогда не снимал прехорошенькой одноглазки, вставленной в правый глаз и надетой на шею на черной ленточке, во-вторых, он носил постоянно лайковые перчатки, которые, надо сознаться, очень загрязнились и истерлись, к искреннему сожалению графа.
Спрашивается, по какому странному стечению обстоятельств эти люди, составлявшие такую резкую противоположность по происхождению, привычкам и воспитанию, оказались вместе милях в шестистах от всякого цивилизованного жилища, на берегу реки, если не совсем неизвестной, то, по крайней мере, до той поры еще неисследованной, и, дружески расположившись на траве, по-братски делили завтрак, до крайности скромный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99