— Я вижу с прискорбием, — возразил он голосом взволнованным, — что, несмотря на все мои старания, успел внушить вам очень мало доверия.
— Ошибаетесь, милостивый государь. Что могло привести вас к такому заключению?
— Ваши собственные слова.
— Мои слова? Кажется, в них нет ничего оскорбительного и советы, которые я вам даю для вашей же безопасности, доказывают, какое горячее участие мы с товарищами принимаем в вас.
— О, Боже мой! — грустно возразил Дессау. — Я не жалуюсь; страшные бедствия, которые вдруг обрушились на нашу несчастную родину, оправдывают в известной степени дух недоверия, помимо нашего ведома вкравшийся между нами с некоторых пор и совершенно изменивший наш природный нрав, еще за несколько месяцев назад такой откровенный и доверчивый. Окруженные шпионами, втирающимися повсюду, даже в семейный круг, каждый незнакомец, будь он даже француз, если не враг нам, то, по крайней мере, человек, который возбуждает подозрение и за всеми поступками которого следует зорко наблюдать.
— Однако, милостивый государь…
— Да ведь я не жалуюсь, — перебил он с горечью, — я только излагаю факт, к несчастью несомненный. Обстоятельства требуют этого, мне остается только преклонить голову и покориться судьбе. Доброжелательные советы ваши, в сущности, только искусно прикрытое решение удалить меня — словом, вы не доверяете мне и отказываете в вашем покровительстве. Я покоряюсь этому приговору, как он ни жесток. Через час я оставлю ваш лагерь, и будет со мною, что Богу угодно! Тем не менее, я уношу в душе, могу вас уверить, неизгладимое воспоминание об оказанной мне услуге и горячую признательность.
Сказав это с невыразимым достоинством, Дессау отвесил офицерам поклон, повернулся и отошел на несколько шагов.
Мишель остановил его движением руки. Он не знал, что думать, ему казалось невозможным играть роль с таким искусством, он сам негодовал на себя за суровость к человеку, который ничем с своей стороны не вызвал подобного обращения.
— Позвольте еще одно слово, — сказал он.
— К вашим услугам. Что вам угодно от меня? — ответил банкир, возвращаясь медленно и как бы нехотя.
— Я смущен тем, как ложно вы истолковали мои слова. Вы приписали недоверию то, что в моих мыслях было одним изъявлением искреннего участия к вам. Я сейчас докажу вам это.
— К чему? Я не имею никакого права требовать от вас объяснения.
— Быть может, но моя честь велит дать вам его.
— Так я вас слушаю.
— Вы мне выразили желание как можно скорее найти убежище от преследований неприятеля. Я объявил вам тогда, что Бельфор в тридцати милях и расстояние это вы легко проедете в два дня.
— Совершенно справедливо.
— Знаете ли вы, сколько нам нужно времени, чтобы добраться до Бельфора?
— Признаться, не имею никакого понятия, вероятно, те же два дня?
— Ошибаетесь, нам понадобится добрая неделя.
— Неделя, чтоб пройти тридцать миль! — вскричал он с изумлением.
— По крайней мере, а может быть и больше.
— Вот чего я совсем не пойму.
— Потому что вы не сообразили хорошенько. С нами громадный обоз, множество женщин, детей и стариков, к тому же мы должны продвигаться вперед с величайшей осторожностью, постоянно наблюдать за каждым движением неприятеля и быть наготове сразиться с ним. При таких условиях нам невозможно делать более трех, четырех миль в день, однако мы приходим на бивак измученные и едва имеем довольно сил, чтоб готовить ужин и принять к ночи необходимые меры безопасности.
— Простите, я не военный и никогда не был им; что вы мне сообщаете, для меня новость, потому я и впал в заблуждение.
— Если, вместо того чтоб ехать вперед один, вы предпочитаете подвергаться с нами опасностям, которые грозят нам ежеминутно, мы с удовольствием примем вас и постараемся, чтобы вам было по возможности приятно с нами, только взвесьте то, что путешествие ваше продлится недели две, быть может.
— Положим, — сказал он задумчиво, — но если я теряю относительно быстроты, то выигрываю относительно безопасности; итак, вся выгода на стороне этого решения. Главное для меня не столько быстро достигнуть цели, сколько добраться до нее без риска. Благодаря вам, правда, я избавлен от страха, что на меня нападут сзади, но кто поручится, что, не зная дорог, я прямо не наткнусь, ничего не подозревая, на какой-нибудь прусский отряд фуражиров?
— Такая случайность возможна, я должен сознаться, но вы один судья в вопросе, касающемся лично вас, взвесьте все доводы за и против и решите, что для вас лучше.
— Признаться, — ответил Дессау с веселою улыбкой, — когда мы пришли к соглашению, ведь мы теперь понимаем друг друга, не правда ли?
— Вполне, милостивый государь.
— Я не вижу, зачем долее колебаться принять любезное предложение, которое удобно мне во всех отношениях. Под защитою ваших штыков я ничего не боюсь, а долго ли, коротко ли будет мое путешествие, для меня все равно, как скоро я застрахован от несчастной случайности. Итак, решено, я остаюсь, позвольте поблагодарить вас.
— Однако мы не ручаемся, — с улыбкой возразил Мишель, — чтобы путешествие ваше совершилось без неприятных случайностей. Мы можем обещать только, что вы разделите нашу участь и воспользуетесь одинаковыми средствами к спасению.
— Так я и понимаю это, будущее никому неизвестно, — сказал Дессау со свойственной ему двусмысленной улыбкой.
— Надеюсь, что во все время нашего путешествия вы сделаете нам честь обедать с нами.
— С удовольствием, — добродушно ответил Дессау, — но с непременным условием, предупреждаю вас.
— Что это за условие?
— Позвольте мне поступать, как это водится в некоторых провинциальных городах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168