— Сомневаюсь, ты как будто не расположен разговаривать, брат.
— Гм! Как тебе сказать? Предмета разговора не оказывается.
— Я попробую, — сказала Шарлотта. — Буде вам известно, любезный Мишель, что Лания очень тревожится о друге вашем, Ивоне Кердреле. Вы, конечно, легко поймете это.
— О! — воскликнула Лания, краснея. — Зачем же говорить ему это, Шарлотта?
— Она прекрасно сделала, милушка, а ты можешь успокоиться, твой жених не подвергается никакой опасности, по крайней мере, я так надеюсь. Сегодня вечером или завтра утром ты увидишься с ним опять, я дал ему вполне мирное поручение.
— В Страсбурге? — с любопытством спросила девушка.
— Нет, там много очень немцев в настоящее время, а он не знает ни слова по-немецки, его как раз схватили бы как шпиона. Этому я подвергать его не хотел.
— Спасибо, Мишель! — вскричала сестра, протянув ему свою крошечную ручку, которую тот любезно поцеловал. — Ты добрый, я люблю тебя. Кстати о Страсбурге, ты не имеешь никаких сведений оттуда?
— Еще никаких, милушка.
— И ты никого не посылал?
— Напротив, сегодня утром отправил туда одного из моих.
— Человек надежный?
— Все мои люди надежны, знай это раз навсегда, дружок.
— Прошу извинения, брат, я не так выразилась, я хотела сказать: смышленый.
— Можешь быть покойна, Лания, мой посланный не кто иной, как Оборотень.
— О! Если это он, то заботиться не о чем.
Водворилась минута молчания. Мишель ворошил золу в камине, насмешливо поглядывая на сестру, которая вдруг задумалась.
— Отчего же он вернется только завтра? — спросила она, наконец.
— Кто? Оборотень? Я не говорил этого, напротив, я жду его с минуты на минуту.
— Кто тебе говорит про Оборотня? — вскричала девушка с нетерпением и покраснела до корней волос.
— Зачем вы дразните сестру, любезный Мишель, — вмешалась в прения Шарлотта, — ведь вы знаете, о ком она говорит.
— Конечно, знаю, но эта Лиса Патрикеевна старается выведать то, чего я сказать ей не могу. Ну, сестренка, не надувай губок, твой жених не подвергается никакой опасности, даю тебе честное слово; а не видишь ты его сегодня потому, что он послан мною очень далеко и вернуться не может ранее как завтра утром. Довольны вы теперь, сударыня?
— Не знаю, право.
— Но мне-то прощаешь?
— И то бабушка надвое сказала. Это зависит от твоего ответа на вопрос, который я сейчас тебе сделаю.
— Говори, милушка, если есть возможность удовлетворить тебя…
— Не обещай, прежде чем не узнаешь, о чем речь.
— Ты права, спрашивай же.
— Зачем Оборотень пошел в Страсбург?
— Ага! Вот оно что.
— Да, и я жду ответа.
— Не гневайся.
— Ты уже и на попятный?
— Ничуть, милушка.
— Прошу покорно без уверток, я требую полной откровенности.
— Но требуешь-то ты нешуточного, сестренка. Я дал Оборотню несколько поручений очень трудных и опасных, цель же их теперь никак объяснить тебе не могу.
Знай только, что я приписываю большое значение успеху этих поручений, из которых самое легкое — пробраться в наш дом и переговорить с отцом о деле важном. Тебе известно, что вокруг дома постоянный караул и с минуты на минуту отец может быть арестован; по одному этому поручению нашему приятелю, которое я считаю наименее опасным, суди сама, каковы остальные. Вот единственный ответ, какой я могу дать тебе, и не сердись на необходимые недомолвки, за которые ты скоро поблагодаришь меня сама.
— Мишель ответил очень хорошо, Лания, — вмешалась подруга, — ты должна быть признательна за его снисхождение. В наше несчастное время мужчины, к сожалению, часто должны иметь тайны, которые честь воспрещает им открывать.
— О! Что тебя касается, душечка, — с тонкою улыбкой возразила Лания, — то я вперед так и знала, что ты перейдешь на сторону своего жениха.
— Разве не естественно это? — возразила молодая девушка краснея. — И когда еще право на его стороне?
— Гм! В последнем я не совсем уверена, но потешу вас обоих и соглашусь.
— Спасибо, сестренка, — со смехом ответил Мишель, — я приму это к сведению, и теперь Ивон только держись.
— То есть как же?
— Да так, завяжется у вас спор в моем присутствии, я сейчас стану на твою сторону, если только он не будет прав кругом и около.
— Поплатишься ты у меня за это, Мишель, — погрозила она брату пальцем, улыбнувшись, и прибавила минуту погодя: — Угодно ли тебе наконец говорить серьезно?
— Помилуй, сестра, что ж я делаю все время!
— Прошу покорно, Мишель.
— Господи Творец! Опять гневаться. Ну что там еще?
— Ничего, когда это тебе неприятно.
— Как знаешь, только лучше бы тебе…
— Могу тебя уверить, Мишель, что речь идет о деле важном, — с живостью перебила девушка.
— Да, действительно важном, — подтвердила Шарлотта, кивнув головой.
Мишель бросил на девушек пытливый взгляд, нахмурил брови и продолжал голосом немного суровее:
— Умоляю вас, мои дорогие, не делайте мне задачи моей еще труднее придирками балованных детей; к несчастью, теперь не время шутить и смеяться.
— Ты к нам несправедлив, брат! — вскричала Лания. — Мы более всех удивляемся твоему самоотвержению и жалеем тебя. Разве ты не знаешь, как мы тебя любим? Мы особенно опасаемся причинять тебе хлопоты и затруднения, зная очень хорошо, какое исполинское дело у тебя на руках. Ты нас видишь всегда смеющимися, никогда в слезах, однако… бросим это. Женщины птички беспечные и мечтательные, для которых жизнь должна быть продолжительной и веселой песнью: так решили вы, мужчины, в вашем надменном высокомерии. Вы не считаете нас достойными подавать свое мнение в страшной борьбе, называемой жизнью, где за собою только признаете право сражаться. А ведь вы не правы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168