Последние годы мы работаем с ним бок о бок.
… Руководить правительством — это тяжёлая ноша и серьёзное испытание. Справится — в этом я уверен, — и россияне окажут ему поддержку".
«ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ»
8 сентября 1999 года, отвечая на вопрос журналистов, Владимир Путин сказал: «Россия защищается: на нас напали. И поэтому мы должны отбросить все синдромы, в том числе и синдром вины».
Много воды утекло с тех пор, как были сказаны эти слова. Многое изменилось и в Чечне, и вокруг неё. Однако синдром вины все же есть. Есть непонимание. Даже в самой России. Но чаще Запад пытается внушить нам это чувство вины. Хочу поговорить как раз на эту тему. Высказать и свою точку зрения на этот больной вопрос.
То, что ситуация в Чечне на грани, нам всем было ясно. Ещё 5 марта в Грозном, прямо с борта самолёта, который должен был через пару минут вылететь в Москву, был нагло, демонстративно захвачен генерал Шпигун, ни много ни мало заместитель министра внутренних дел! Аслан Масхадов, который вплоть до этого эпизода продолжал настаивать на сотрудничестве своих правоохранительных органов с Россией в деле освобождения заложников, потерял всякий контроль над ситуацией, всякую власть в Чеченской республике. Мы понимали, что ситуация может вступить в новую страшную фазу открытого противостояния.
Назначение Владимира Путина исполняющим обязанности председателя правительства происходило на фоне вторжения чеченских боевиков в Дагестан. Оно началось буквально через два дня после моего указа. Как мне потом признавался Владимир Владимирович, в тот момент он совершенно не думал ни о своей политической карьере, ни о будущем президентстве. Новый премьер решил использовать предоставленные ему, как он думал, два-три месяца для решения одной-единственной задачи — спасения федерации, спасения страны.
Ослабление государственной машины, ослабление спецслужб и армии, которое закономерно последовало после распада СССР, грозило дать вторичные метастазы уже в новый организм — в новую Россию.
Путин одним из первых почувствовал эту страшную опасность.
Он понимал, что ситуация в Чечне грозит перекинуться на весь Северный Кавказ, а затем, при таком развитии событий, мусульманские сепаратисты при поддержке извне могли бы начать процесс отделения от России и других территорий.
Такой мощный взрыв сепаратизма внутри страны грозил её окончательным распадом на несколько частей, религиозно-этническим конфликтом по всей территории, гуманитарной катастрофой гораздо большего размера, чем это случилось в Югославии… Этот сценарий прочитывался легко. Гораздо сложнее было найти в себе мужество и волю не допустить такого развития событий.
Путин обратился ко мне с просьбой предоставить ему абсолютные полномочия для руководства военной операцией, для координации действий всех силовых структур. Я не колеблясь поддержал его. Практически на моих глазах, за какие-то считанные недели, он переломил ситуацию в работе наших силовых ведомств. Каждый день он собирал их руководителей у себя в кабинете, каждый день вновь и вновь заставлял объединять все ресурсы силовиков в единый кулак.
Кстати, в этот момент я сознательно и целенаправленно начал приучать общество к мысли, что Путин — это и есть будущий президент. Газетные обозреватели были полны недоумений, сомнений, тревог: я в полном объёме доверял Путину то, что прежде не доверял никому. Каждую субботу он проводил встречи с силовыми министрами по ситуации в Чечне. Вёл Путин и расширенные заседания Совета безопасности. Представлял интересы России на международном саммите в Осло. Вручал награды, принимал послов иностранных государств, делал все больше и больше официальных политических заявлений. Мне было очень важно, чтобы люди начали привыкать к Путину. Начали воспринимать его как главу государства. Я был уверен в том, что все идёт правильно.
Чувство правоты, точного шага. Его ни с чем не перепутаешь.
Ситуация в Дагестане постепенно возвращалась в мирное русло, под наш контроль.
… Вот тогда-то и прозвучали страшные взрывы в Буйнакске, потом в Москве. Многоэтажный жилой дом на улице Гурьянова, через неделю — на Каширском шоссе. Затем последовал взрыв дома в маленьком провинциальном Волгодонске. Из-под обломков спасатели доставали тех немногих, кто остался в живых, доставали мёртвые тела. Телевидение транслировало на всю страну непрерывный страшный репортаж.
Над страной навис настоящий страх. Люди не могли спокойно спать, ночами дежурили у подъездов своих домов, в панике срочно переселялись на дачные участки, бежали в деревни, к родственникам и знакомым, даже в другие республики СНГ.
… Расчёт террористов был точен. Однажды, в Будённовске, в 1995 году, они уже применяли эту тактику. Только теперь их дьявольский замысел был ещё страшнее: теперь они пытались взять в заложники не районную больницу, как тогда, в Будённовске, а целую страну. Они надеялись, что, устав от страха, ожидания, ужаса, государство отступит, оставит бандитов в покое, безропотно отдаст им Дагестан.
К счастью, этого не произошло.
Нашёлся человек, который остановил страх. И этим человеком стал Путин.
Его жёсткие заявления, подкреплённые началом военной операции на территории Чечни — бандиты будут найдены и уничтожены везде, где бы они ни находились, — стали главным политическим событием осени 1999-го. Путина упрекали за то, что он выражается грубо, резко, употребляет жаргон. Может ли премьер великой страны говорить такие недопустимые для него в любой другой ситуации слова: «мочить в сортире»? Но именно потому, что Путин в тот момент абсолютно не думал о своей репутации, о своём имидже, не надеялся на то, что его политическая карьера будет продолжена после чеченских событий, он нашёл единственно правильный тон и правильные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130