ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Я без особых колебаний положил ладонь на стол, и Вадим Николаевич нацепил на указательный палец моей левой перстень с вогнутым минусом.
Пока он все это проделывал, я вспомнил, что именно так приблизительно происходил переход от негритенка Мануэля к донье Мерседес. По идее, при соединении перстней я должен был перескочить в мозг Белогорского и заархивироваться в какой-то ячейке его памяти, если, конечно, принять Ленкину версию о переносе «я» от вогнутой фигуры к выпуклой Интересно, на хрена это нужно мистеру лекарю? Если он, конечно, знает еще какие-то свойства перстней, о которых я не имею представления, то следует быть настороже. Потеря памяти, потеря сознания, летальный исход… Ну его на
хрен! — Положите руку на стол! — произнес Белогорский. Его голос прозвучал совсем не так, как звучал несколько минут назад, когда он разыгрывал из себя гипнотизера. Голос прозвучал почти так, как при разговоре через спутник связи по телефону, звонко, с легким фонящим бренчанием. Но самое ужасное было то, что моя рука, украшенная перстнем, помимо моей воли улеглась на стол и словно бы прилипла к нему. Это было похлеще РНС. Та просто подсказывала решения, иногда усиливала мои возможности, но никогда так грубо не брала управление на себя. Она лишь руководила и направляла, а Белогорский с помощью двух перстеньков попросту УПРАВЛЯЛ мной. Я силился отлепить руку от стола, но черта с два — она не подчинилась, будто ладонь была приклеена к столу каким-то суперклеем или придавлена многотонной тяжестью.
Вот тут я просто-напросто испугался. Это было куда страшнее, чем наведенное дуло «дрели», «АК-74» или иного стреляющего предмета. Ведь, в сущности, мой организм выполнил бы сейчас любую команду, последовавшую от Белогорского. Он мог выключить мой мозг, остановить сердце или заставить его колотиться с бешеной скоростью, сделать меня слепым, глухим или немым, организовать мне острую почечную недостаточность или опорожнить кишечник прямо в штаны. Я сразу вспомнил, как вождиха хайдийского народа путем введения препарата «Зомби-7» превратила в послушных и исполнительных кукол свободомыслящих Мэри и Синди. Но здесь-то не было никаких уколов. Сила была в перстеньках. Они были усилителем воли! Точнее, перстень с выпуклым плюсом усиливал волю Белогорского на выходе и передавал ее на вогнутый перстень, даже не соприкасаясь с ним, а вогнутый перстень принимал ее, эту волю, и диктовал мне.
Я никак не мог повлиять на ход событий, мне оставалось только ждать и надеяться, что все кончится благополучно.
Белогорский продолжал командовать:
— Вытяните правую руку вперед! — рука у меня сама собой поднялась и повисла в воздухе. Я совершенно не прикладывал усилий, чтобы поддерживать ее в горизонтальном положении, и, будь все обычным образом, она упала бы вниз и повисла плетью. Но она висела в воздухе горизонтально, будто была привязана какой-то невидимой нитью, идущей с потолка.
— Соберите пальцы в кулак! — и это приказание мой организм выполнил безукоризненно. Не я, Коротков-Браун-Баринов, а мое тело. Разум был сам по себе. Думать я мог сколько угодно, даже внутренне противиться, но поделать ничего не мог — центральная и периферическая нервные системы исполняли только команды Белогорского.
— Выпрямите указательный палец правой руки!
Теперь моя рука напоминала пистолет. Я даже некстати вспомнил, что когда-то в детдоме, из-за нехватки игрушечных пистолетов, при игре в войну приходилось изображать пистолет указательным пальцем и кричать: «Пых! Пых! Падай, а то играть не буду!»
— Начертите пальцем в воздухе крест!
Будь я в состоянии говорить, то спросил бы, какой крест чертить: восьмиконечный православный, четырехконечный католический, косой андреевский, плюсообразный швейцарский, мальтийский с «ласточкиными хвостами» или георгиевский, похожий на крыльчатку ветряной мельницы. Но я начертил тот, который задумал Белогорский, то есть швейцарский, точь-в-точь такой, как был на «плюсовых» перстнях. Моя рука работала словно графопостроитель, управляемый компьютером.
Но результат этой работы был для меня совершенно неожиданным. Крест, очерченный пальцем в воздухе, то есть по всем законам здравого смысла — вещь несуществующая, вдруг явственно проступил в виде тонкого алого контура, отчетливо различимого на фоне черного бархата. Меня передернуло, словно от удара током.
Сразу после этого я ощутил некий холод, покатившийся от ног к голове. Одновременно у меня началось какое-то знакомое мелькание в мозгу, я почувствовал, что стирается грань между реальностью и галлюцинацией, между существующим во мне и вне меня. На вполне реальную картинку, которую мои глаза выдавали мне в мозг, то есть комнату с черными занавесами, Белогорским, сидящим за своим инквизиторским столом, и Салливэном, наблюдающим за всем этим действом, сидя в углу на стуле, начали наползать сначала блеклые и прозрачные, а потом все более отчетливые, яркие картинки из каких-то углов, моей перемешанной черт-те чем памяти. Каждая из них быстро исчезала, но ее тут же сменяла другая, третья, десятая… Впечатление было знакомое — примерно то же случается, когда на экране телевизора появляется одновременно две картинки с разных каналов. Разница была только в том, что там это смешение образов и действия ограничено рамками телеэкрана и, отвернув от него взгляд, можно увидеть достаточно однозначный обыденный мир. А здесь мешанина происходила у меня внутри, в мозгу, и отводить взгляд было некуда.
Впрочем, сквозь всю эту мельтешню я все же сумел разглядеть момент, когда Белогорский прижал перстень с выпуклым минусом к перстню с вогнутым минусом, который находился на моей левой руке, придавленной к столу неведомой силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Пока он все это проделывал, я вспомнил, что именно так приблизительно происходил переход от негритенка Мануэля к донье Мерседес. По идее, при соединении перстней я должен был перескочить в мозг Белогорского и заархивироваться в какой-то ячейке его памяти, если, конечно, принять Ленкину версию о переносе «я» от вогнутой фигуры к выпуклой Интересно, на хрена это нужно мистеру лекарю? Если он, конечно, знает еще какие-то свойства перстней, о которых я не имею представления, то следует быть настороже. Потеря памяти, потеря сознания, летальный исход… Ну его на
хрен! — Положите руку на стол! — произнес Белогорский. Его голос прозвучал совсем не так, как звучал несколько минут назад, когда он разыгрывал из себя гипнотизера. Голос прозвучал почти так, как при разговоре через спутник связи по телефону, звонко, с легким фонящим бренчанием. Но самое ужасное было то, что моя рука, украшенная перстнем, помимо моей воли улеглась на стол и словно бы прилипла к нему. Это было похлеще РНС. Та просто подсказывала решения, иногда усиливала мои возможности, но никогда так грубо не брала управление на себя. Она лишь руководила и направляла, а Белогорский с помощью двух перстеньков попросту УПРАВЛЯЛ мной. Я силился отлепить руку от стола, но черта с два — она не подчинилась, будто ладонь была приклеена к столу каким-то суперклеем или придавлена многотонной тяжестью.
Вот тут я просто-напросто испугался. Это было куда страшнее, чем наведенное дуло «дрели», «АК-74» или иного стреляющего предмета. Ведь, в сущности, мой организм выполнил бы сейчас любую команду, последовавшую от Белогорского. Он мог выключить мой мозг, остановить сердце или заставить его колотиться с бешеной скоростью, сделать меня слепым, глухим или немым, организовать мне острую почечную недостаточность или опорожнить кишечник прямо в штаны. Я сразу вспомнил, как вождиха хайдийского народа путем введения препарата «Зомби-7» превратила в послушных и исполнительных кукол свободомыслящих Мэри и Синди. Но здесь-то не было никаких уколов. Сила была в перстеньках. Они были усилителем воли! Точнее, перстень с выпуклым плюсом усиливал волю Белогорского на выходе и передавал ее на вогнутый перстень, даже не соприкасаясь с ним, а вогнутый перстень принимал ее, эту волю, и диктовал мне.
Я никак не мог повлиять на ход событий, мне оставалось только ждать и надеяться, что все кончится благополучно.
Белогорский продолжал командовать:
— Вытяните правую руку вперед! — рука у меня сама собой поднялась и повисла в воздухе. Я совершенно не прикладывал усилий, чтобы поддерживать ее в горизонтальном положении, и, будь все обычным образом, она упала бы вниз и повисла плетью. Но она висела в воздухе горизонтально, будто была привязана какой-то невидимой нитью, идущей с потолка.
— Соберите пальцы в кулак! — и это приказание мой организм выполнил безукоризненно. Не я, Коротков-Браун-Баринов, а мое тело. Разум был сам по себе. Думать я мог сколько угодно, даже внутренне противиться, но поделать ничего не мог — центральная и периферическая нервные системы исполняли только команды Белогорского.
— Выпрямите указательный палец правой руки!
Теперь моя рука напоминала пистолет. Я даже некстати вспомнил, что когда-то в детдоме, из-за нехватки игрушечных пистолетов, при игре в войну приходилось изображать пистолет указательным пальцем и кричать: «Пых! Пых! Падай, а то играть не буду!»
— Начертите пальцем в воздухе крест!
Будь я в состоянии говорить, то спросил бы, какой крест чертить: восьмиконечный православный, четырехконечный католический, косой андреевский, плюсообразный швейцарский, мальтийский с «ласточкиными хвостами» или георгиевский, похожий на крыльчатку ветряной мельницы. Но я начертил тот, который задумал Белогорский, то есть швейцарский, точь-в-точь такой, как был на «плюсовых» перстнях. Моя рука работала словно графопостроитель, управляемый компьютером.
Но результат этой работы был для меня совершенно неожиданным. Крест, очерченный пальцем в воздухе, то есть по всем законам здравого смысла — вещь несуществующая, вдруг явственно проступил в виде тонкого алого контура, отчетливо различимого на фоне черного бархата. Меня передернуло, словно от удара током.
Сразу после этого я ощутил некий холод, покатившийся от ног к голове. Одновременно у меня началось какое-то знакомое мелькание в мозгу, я почувствовал, что стирается грань между реальностью и галлюцинацией, между существующим во мне и вне меня. На вполне реальную картинку, которую мои глаза выдавали мне в мозг, то есть комнату с черными занавесами, Белогорским, сидящим за своим инквизиторским столом, и Салливэном, наблюдающим за всем этим действом, сидя в углу на стуле, начали наползать сначала блеклые и прозрачные, а потом все более отчетливые, яркие картинки из каких-то углов, моей перемешанной черт-те чем памяти. Каждая из них быстро исчезала, но ее тут же сменяла другая, третья, десятая… Впечатление было знакомое — примерно то же случается, когда на экране телевизора появляется одновременно две картинки с разных каналов. Разница была только в том, что там это смешение образов и действия ограничено рамками телеэкрана и, отвернув от него взгляд, можно увидеть достаточно однозначный обыденный мир. А здесь мешанина происходила у меня внутри, в мозгу, и отводить взгляд было некуда.
Впрочем, сквозь всю эту мельтешню я все же сумел разглядеть момент, когда Белогорский прижал перстень с выпуклым минусом к перстню с вогнутым минусом, который находился на моей левой руке, придавленной к столу неведомой силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165