— Очень интересный народ, — заметила Таня, — сложный. С обычаями, которым тысячи лет. И почти без истории, между прочим. Вы не назовете ни одного царя, ни одного короля, ни одной войны, которую вели бы сами цыгане. Нет территории. Где-то в Северной Индии, говорят, когда-то жили. А покинули ее, никто не знает когда. Считают, между V и X веками нашей эры. Ничего себе точность, а? С разбросом в 500 лет! Это все равно, что сказать: «Русские победили в Куликовской битве где-то между 1080 и 1580 годами». Правда?
— Да, это смешно было бы прочесть… — согласился я.
— Ну вот. А у цыган вся история примерно так изучена. У них есть только сказания, легенды, песни… Никто точно не скажет, где какой табор кочевал сто лет назад. Да, бабка какая-нибудь или дед могут припомнить, где ходили полвека назад, чего делали, кто гадал хорошо, кого мужики за конокрадство убили, а кого только выпороли. Вспомнят, может быть, как кто-то с кем-то из-за женщины кнутами хлестался. И, конечно, много чего напутают, ромалэ. Или приврут, если точно не помнят.
— А вашу «Чавэлу» цыгане содержат? — спросил я.
— Я как-то не интересовалась, — ответила Таня, — в коммерческие тайны не суюсь. Платят хорошо, вот и живу без особых проблем.
— Неужели никогда не хотелось поиграть где-то в другом месте?
— Не отказалась бы, — кивнула Таня, — но увы — не зовут! Я не лауреатка конкурсов, посредственная профессионалка. У меня есть какой-то уровень, выше которого мне, наверно, не подняться. Я никогда не стану Паганини или даже Лианой Исакадзе. И в ансамбле у Спивакова мне не сыграть. Тем более что они в Испании, а я здесь.
Посуда кончилась. Я узнал, что Танины родители живут во Львове, мама ее росла без отца, который вроде бы был моряком и погиб на войне где-то на Северном флоте. Отец Тани учитель, сейчас сидит без работы, то ли оттого, что не хочет работать, то ли оттого, что не может…
— А я тут сразу после консерватории устроилась. В театре, — рассказывала Таня, и мне вдруг стало не по себе. Как-то невзначай я понял, что верю всему, что она рассказывает. И даже не пытаюсь усомниться. Этот прием — забалтывание — был из арсенала Джека. Он так свободно общался с клиентами, сочиняя разные истории, что они, на сто процентов убежденные в его небезопасности, раскрывались, ощущали успокоение, платили откровенностью за откровенность, а затем попадали в топку. У меня в голове словно бы зазвенел тревожный звонок: «Она ж тебя забалтывает! Ты забыл, что она тебя видела во дворе дома, откуда она, может быть, пристукнула Адлерберга. И она знает, что ты ищешь ее!»
Мне трудно было понять, говорит ли во мне «руководящая и направляющая» или собственная осторожность. Попробовать уйти отсюда? Но куда? В Москву, где уже заступила вечерняя смена ППС и почти у каждого сержанта в планшетке лежит ориентировка на меня? А кроме милиции, там еще команда Джампа, которая уже знает меня по имени, ибо пробежалась до травмпункта и хозрасчетного отделения, где я был записан в регистрационные журналы под своей фамилией. Хрен же его знал, что моя «Волга» взлетит?! И к Джампу у меня не было претензий, я его и в глаза-то не видел. Слышал, правда, что он хороший парень, честно бережет свои точки и входит в понимание, если кто-то не платит по уважительным причинам. Впрочем, такие слухи распускают не о нем одном, а потом выясняется, что этот благотворитель — жмот и подонок, который копейки не простит.
Конечно, могло быть и так, что ребятам Джампа сейчас будет не до меня — они могут начать разбираться, кому быть на его месте. Если б я был сейчас дома, то мог бы, наверно, вычислить, что творится в этой фирме. Если там нет одного крутого преемника, а пара-тройка, каждый со своей кодлой, то за себя с этой стороны беспокоиться нечего. Но если преемник есть, то он пуп надорвет, лишь бы достать меня и показать, что он круче покойного Джампа.
Таня между тем открыла свой скрипичный футляр. Да, скрипка у нее была из темного дерева, точь-в-точь такая, как в моем сне. И замок был, и тот самый шуруп я увидел.
— Что вам сыграть? — спросила Таня. К этому вопросу я был не готов совершенно. В музыке я был не то чтобы профан, а полный осел.
— Цыганское что-нибудь, — пришлось сказать, чтоб совсем не опозориться.
Она чуть-чуть подкрутила колки, несколько раз проведя смычком по струнам, а затем сыграла «Очи черные», которые я впервые в жизни слышал не на гитаре, а на скрипке. Не знаю, как там играют профессионалы выше «посредственных», но у этой «посредственности» получалось здорово. Если б меня в данный момент не интересовало, что получится, если нажать на тот самый шуруп, который мирно поблескивал на замке открытого футляра всего лишь в метре от меня, то я бы, наверно, заслушался всерьез. С мнением моего братца можно было бы согласиться: Кармела знала толк в музыке и легко, словно бы играючи, перескочила с «Очей черных» на какую-то другую мелодию. Потом на третью, четвертую…
— Здорово! — похвалил я, когда Таня опустила смычок.
— Правда? — она так улыбнулась, что я опять почуял — верю ей, верю, что она искренне и без подвоха демонстрирует мне свои способности. То есть теперь «забалтывает» меня музыкой.
Сверху спустился Анатолий Степанович.
— Таня, — сказал он, — смотри-ка, чего я на чердаке нашел!
Это была довольно старая газета «Советский патриот», в которую, похоже, заворачивали то ли запчасти, то ли еще что-то промасленное. Но на небольшой, 5x6 сантиметров, фотографии вполне свободно можно было различить черты лица Тани. Она, прищурясь, целилась куда-то из спортивной винтовки, а под фоткой была подпись: «Чемпионат Львовской области по пулевой стрельбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165