Изувеченная машина сначала лениво, а потом все быстрее покатилась по крутому, выложенному квадратными бетонными плитами откосу, стремясь к воде, как совершившая долгий переход через пустыню лошадь. На середине откоса Катя выпрыгнула из кабины и, не удержавшись на ногах, упала, разодрав рукав и здорово повредив себе локоть. Ревущий драндулет с плеском окунул в воду капот и стал быстро погружаться. Двигатель заглох, и машина с утомленным вздохом ушла под воду целиком, выпустив из багажника огромный пузырь воздуха.
Катя не стала тратить время на сентиментальное прощание и воинские почести. Подхватив за ремень сумку, она побежала вдоль канала, сильно косолапя на крутом откосе. Сирены все еще молчали, и это было хорошо. Это, черт возьми, было просто превосходно!
Так никем и не замеченная (а если и замеченная, то на это ей сейчас было наплевать), Катя выбралась наверх, привела себя в относительный порядок и через полчаса села в автобус, направлявшийся в центр города.
Ей хотелось спать.
Глава 7
По дороге она зашла в магазин и обновила гардероб — полученных накануне от Щукина денег как раз хватило на новые джинсы и рубашку, и еще немного осталось на то, чтобы перекусить и купить пачку сигарет. Все это уже было — обновление гардероба, переодевания в примерочных кабинках, дорогие тряпки, прикрывающие покрытую грязью и ссадинами кожу, пистолет в сумке и ощущения из разряда тех, что испытывает, наверное, отколовшийся от материкового ледника айсберг, дрейфуя по воле ветра и волн в неизвестном направлении. Кто знает, что ждет его впереди — возможно, бесконечные блуждания по морям, пока он не растает, угодив в какой-нибудь Гольфстрим, или встреча с очередным «Титаником», а может быть, проплыв немного, он просто упрется в берег и простоит на приколе до скончания времен? Айсбергам не дано знать наперед, каким будет их маршрут, — так же, как и людям.
Выйдя из кафе, она решила прогуляться до «Омикрона» пешком. Времени было навалом, поскольку было всего девять утра. Вряд ли там кто-нибудь появится до одиннадцати. Не стрелять же, в самом деле, в охранника только из-за того, что тебе негде прикорнуть! Как там было у Макаревича? «Ее утро — наш вечер...» Да. Уж что да, то да.
Гамбургер и две чашки кофе бултыхались в желудке приятной убаюкивающей тяжестью. Катя встряхнулась, чтобы не заснуть прямо на ходу, и двинулась по тротуару, не особенно заботясь о выборе направления. Она шла под набирающим силу августовским солнцем по тротуарам Москвы, невольно вглядываясь в лица прохожих — не мелькнут ли в толпе знакомые черты? Это было, конечно же, сущей глупостью: все-таки вокруг нее была Москва, а не какая-нибудь деревня, где все друг друга знают, да и потом, ей вовсе не улыбалось сейчас быть узнанной, но она никак не могла отделаться от ощущения, что наконец-то вернулась домой. Пусть дом встречал ее неласково, но это был ее дом, в котором она выросла.
«Родину не выбирают, — повторяла Катя про себя, идя по Арбату и разглядывая свое отражение в зеркальных стеклах витрин. — Родину не выбирают, пропади она пропадом, и судьбу не выбирают... А что же, в таком случае, выбирают? Тряпки и жратву, да и то, если хватает денег, что, опять же, не всегда зависит от нас...»
Она бездумно брела по городу, поворачивая, спускаясь под землю и снова поднимаясь наверх, заглядывая в открытые двери магазинов и читая таблички и вывески — конторы, рестораны, банки, гриль-бары, какие-то управления, магазины, обменные пункты... «Лизка Коновалова всего этого больше не увидит, — подумала она вдруг, но боль была глухой, притупленной, — привыкаем, мы ко всему привыкаем, даже к смерти, — думала Катя, закуривая на ходу и отвечая мрачным прямым взглядом на удивленный и шокированный взгляд встречной старухи. — Это как на войне, — люди приходят, их узнаешь, включаешь в свой круг, а потом они падают с превращенным в кровавое месиво лицом, и твой круг опять рвется, и ты ищешь, кем бы заполнить брешь, и находишь, а потом откуда-то опять прилетает горячий кусок железа и брешь возникает в другом месте, и есть единственный способ избежать этого — быть вне крута, быть одной, чтобы нацеленное в тебя железо не убивало людей, которые ни сном ни духом...»
Она остановилась, упершись взглядом в знакомую вывеску. «Вот черт, — подумала она, — еще живы. Ну правильно, говно не тонет».
Руководство еженедельника «Инга» всегда проводило достаточно гибкую политику и очень этим гордилось. Лучше жить на коленях, чем умереть стоя — вот и вся политика. Зайти, что ли, по старой памяти? Витюша, друг сердечный, наверное, еще сильнее разжирел. Интересно, вспомнит ли он своего бывшего фоторепортера? Вспомнит, решила Катя, куда ж он денется. Такое не забывают... «К черту! — чуть ли не вслух вырывалось у нее. — Что я там потеряла? Разве что денег из него выбить, но это мы оставим на самый крайний случай. Да он, вполне возможно, больше там и не работает. Работник из него был, как из дерьма пуля, только и знал, что баб за разные места хватать... Пристрелить бы его, — подумала она с внезапной холодной злобой. — Если бы не Витюша с его широкими сексуальными запросами, я бы жила себе и горя не знала. Сколько я тогда из-за него народу перебила, а до него как-то руки не дошли, только морду расквасила. У, сволочь жирная...»
Катя поправила на плече все время норовивший сползти ремень сумки и поспешно зашагала прочь от редакции. Старые долги давно были списаны и сданы в архив, и их не следовало ворошить, поскольку жизнь шла своим чередом, все время подкидывая новые задачки. Правда, они были до отвращения похожи на старые, и оставалось только надеяться, что это все-таки не совсем круг, а что-то вроде спирали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120