гранаты Ф-1 без кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой «премилой» вещицы двести метров. Ни одна мина не дает такого результата.
И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой – либо отступать назад, либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию. Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много врагов, но один из самых первых – это собственная авиация. Попадет она по противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции
– это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на помощь, чтобы отозвали «небесных помощников». Один хрен, все дело загубят. По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим «коробочкам» дали указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.
У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и одновременно противошоковое средство – омнопон, промедол. Противорвотное, таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для обеззараживания воды – кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит, осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато никакой заразы там уже нет.
А на каждое солдатское отделение имеются так называемые боевые стимуляторы. Когда солдаты устали, нет ни малейшего желания не то что идти в атаку, а вообще двигаться дальше, страх парализовал всю волю, тогда командир для выполнения задачи и спасения людей дает команду раздать солдатам эти таблетки. Съели, посидели немного, и – фас, вперед. И откуда только силы берутся, и страх проходит бесследно.
Но сейчас не было этих таблеток, да и нет необходимости в них. После первых двух-трех боев, когда нас духи обыгрывали по всем позициям и любая маломальская победа доставалась ценой неимоверных усилий и потерь, сейчас люди поверили в свои силы, и духи начали получать достойный отпор, уже не перли на рожон, обкуренные анашой и визжащие что-то про своего Аллаха. Первый раз, когда видишь, то жутковато становится. Лезут, как заговоренные, ни пули не боятся, ни смерти.
И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными «двойками». Мы также не отставали от «коробочек», долбя здания из автоматов и подствольников.
БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом, зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед, вперед, вперед.
Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером, увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто с древним криком «ура», кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и страх рождают в такой момент коллективный разум?
Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал, но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.
И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы штурмуют другие четыре подъезда бывшей «хрущевки».
Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева от входа.
Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.
Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов, вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху. Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в руке, кричат остальным: «Готово». Удар по дверям, они не заперты, но, сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: «Прячься, давай!!!»
Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь, наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139