Пошел на хрен, идиот! – Юрка выдохнул и опрокинул, выпил коньяк.
Мы с Пашкой тоже опрокинули. В голове что-то зашумело. Неужели хмель появился?! Это здорово. Я боялся спугнуть это чувство и сидел, не шелохнувшись. Наступило легкое опьянение, оно нарастало и нарастало.
– Слава, ты что? – испуганно спросил Юра.
– Ничего, – я нехотя открыл глаза, – гад, ты мне хмель спугнул.
Голова стала абсолютно ясной и чистой:
– Тьфу на тебя. Тьфу на тебя три раза.
– Чего спугнул? – недоуменно спросил напарник.
– Чего-чего, – передразнил я его, – хмель, гад, спугнул ты мне. Я сижу и чувствую, как начинаю пьянеть, а тут ты лезешь со своими вопросами.
– Я смотрю, что ты сидишь и как кот, который гадит, в одну точку уставился, а потом и вовсе закрыл глаза. Ну, думаю, может, поперхнулся. Извини, что кайф тебе сломал. Может, еще догонишь?
– Хрен его догонишь, – досада меня разбирала, – но можно попробовать, наливай.
Я взял бутылку водки, которую Пашка вначале поставил на стол, и разлил по стаканам. Мы с Юркой не закусывали. Может, после смешения водки с коньяком удастся немного опьянеть. Я встал, держа стакан с водкой.
– Третий тост.
– Третий, – подхватил Юрка.
– Третий, – эхом отозвался Пашка.
Немного постояв молча, мы почти одновременно выпили и, не закусывая и не запивая, сели на свои места. Молча, не торопясь начали закусывать.
– Это правда, что в лоб будем Минутку брать? – спросил Пашка с набитым ртом.
– Правда, сынок, правда, – ответил я. Я знал, что он терпеть не мог, когда его называли «сынком». Пашка взвился:
– Какой я вам сынок! У меня у самого вот будет сынок.
Подумал и добавил:
– А может, дочка. А вы – «сынок, сынок».
– Так, Паша, сынка сделать большого ума не надо – это десятиминутное дело, а потом всю жизнь мучайся. Вот из тебя, как ни старались, а так человека и не сделали.
– Почему не сделали? – Пашка уже весь ощерился.
– Пьешь много, нам хамишь. А мы к тебе как к родному. Надо воспитывать. Как думаешь, Слава?
– Да, – я подхватил, – пора переходить к радикальным средствам. Ты какого хрена в эшелоне караул напоил? Пьяный часовой, да еще с оружием – преступник. Значит, ты пособник.
– Какой пособник?
– Обыкновенный, в тридцать седьмом приписали бы тебе диверсию и к стенке по законам военного времени. И пломбу свинцовую в затылок, – я коснулся пальцем его затылка, куда обычно стреляли при расстреле. Тот дернулся.
– Шутки, Вячеслав Николаевич, дурацкие.
Я закурил. Юрка и Пашка последовали моему примеру.
– Значит, так, Паша, – начал я, – пока нас не будет…
– А куда вы денетесь? – перебил меня Павел.
– В подвале будем сидеть, – огрызнулся я. – Не перебивай старших. С войсками, скорее всего, пойдем. Ты, сукин сын, отвечаешь головой за машину. И за все, что в ней находится. Если что, то… – я остановил жестом Пашку, который пытался меня перебить, – если что, то передашь вещи семьям. Ты понял? А за машину голову сниму и скажу, что так было. Ты все понял?
– Да понял, понял. Вы мне уже это в сотый раз говорите. У вас-то и вещей, кроме грязных носков, ничего и нет.
– Вот ты их и постираешь.
– Еще чего, – Пашка фыркнул.
– Постираешь, постираешь, будешь нас вспоминать и, обливаясь слезами, постираешь.
– Если и буду обливаться слезами, то только потому, что вонь от ваших носков будет глаза есть.
– Паша, – вмешался Юра, – у нас уже своеобразный ритуал: когда предстоит серьезное дело, то мы тебе наказываем, что сделать с нашим вонючим бельем. Но так как тебе с ним неохота возиться, то ты усиленно молишься за нас, и Бог, услышав твои молитвы, охраняет нас, тем самым спасая тебя от неблагодарной работы – стирать наши носки. Кстати, а ты не забыл, как пахнут наши носки?
– Вот еще! Я когда «молодым» был, дембелям носки не стирал, а вам и подавно не буду, – Пашка уже буквально кипел.
Его злость нас раззадоривала.
– Паша, ты же знаешь, что когда человек умирает, то последняя воля – закон. Слышал?
– Ну?
– Так вот, – голос мой стал торжественный, – наша последняя воля с Юрием Николаевичем, что когда помрем, чтобы ты постирал наши носки, погладил их и передал семье. По паре от каждого можешь оставить себе. На память. Можешь повесить на ковер над кроватью.
– Так вы еще не помираете.
– А вдруг…
– Ничего я не буду вам стирать! – Пашка стал угрюмым и насупился.
– Ладно, Паша, мы пошутили. Не обижайся. Лучше разлей остатки, – сказал Юра.
Пашка повиновался и аккуратно разлил оставшуюся водку по всем трем стаканам. Все долго ждали, пока он не перестанет капать последние капли в свой стакан. Все про себя считали.
– Двадцать две, – сказал Юра, нарушив тишину.
– Я слышал, что можно из любой бутылки тридцать три капли выжать, – вмешался я.
Взяли нашу пластмассовую тару.
– Что день грядущий нам готовит? – спросил Юра, обращаясь к нам.
– Хрен его знает, – ответил за всех Пашка.
– Пусть будет то, что должно произойти. И давайте выпьем за это. За Судьбу и за Его Величество Случай! – сказал я.
– Правильно! – поддержал меня Юра. – За Судьбу и Случай.
Потом тихо добавил, как бы про себя, но мы отчетливо слышали:
– К смерти надо быть готовым. Да минует меня чаша сия, – и выпил.
– Это ты правильно сказал, Юра, что к смерти надо быть готовым. Чтобы она тебя не застала врасплох. Дела надо завершать и долгов больших не делать, а то семье придется за твою опрометчивость расплачиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139