Отправили его принести огнепроводный шнур для разминирования, и пропал пацан. А не он ли это и стрелял в нас? Я внимательно осмотрел лица духов, сравнивая с плохой фотографией на военном билете, заглянул в пролом стены, глянул на гранатометчика. Нет, слава Богу, нет. Начал листать дальше билет. Бля! Наша часть, наш Семенов. Спасла вас, сволочей, смерть, а то бы лютая кончина была вам уготована. Сам бы побеседовал, за время войн на территории бывшего Союза я научился развязывать языки, да так, чтобы долго жили и не сходили с ума.
Вмиг прошло сожаление о пацанах, об их загубленных душах, и только злость, злость такая, что зубы свело судорогой. Если надо, за своего бойца, русского, многих своей рукой сокрушу и своей жизни не пожалею, лишь бы только вернуть его, балбеса, домой, живым и невредимым.
Тут с лестницы донеслись крики моих бойцов.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, кого-то нашего нашли, там, на крыше! – захлебываясь, кричал Американец.
Я стрелой вбежал по лестнице, и не было никакой одышки. На крыше, прибитый гвоздями, как Иисус, на кресте лежал наш боец. В рот ему был вставлен его же отрезанный половой член. И даже несмотря на покрытое коркой грязи разбитое лицо, я опознал его по фотографии: он, он – Семенов. И хоть я, может, и видел его всего раз десять, и даже не общался с ним, ком подкатился к горлу, на глаза навернулись слезы, защипало в носу. Я пожалел, что не знал его раньше: по-моему, он вообще был прикомандирован к нашей бригаде прямо накануне отправки в Чечню из Абакана.
– Они его приколотили к кресту и поставили на крыше, видимо, взрывом его опрокинуло, поэтому мы и не заметили, – начал объяснять Пикассо, почему-то ему было неловко, что не сразу обнаружили парня.
– Наш это солдат, – с трудом прорывая комок в горле, сдерживая крик и маты, как можно спокойней произнес я, – Семенов из саперов, пропал в «Северном» на разминировании. Нашел его военный билет на одном из стрелков.
Бойцов как током ударило, они начали суетиться вокруг Семенова, бережно снимать с креста, при этом старались не повредить его, обращались как с живым, перешептывались, чтобы не разбудить, а у самих слезы капали и капали, мешая работать. Я отвернулся, достал пачку сигарет, закурил, жадно затягиваясь, загоняя клубок дальше внутрь. Искоса посматривал, как продвигаются дела. Когда сняли Семенова с креста и из валявшихся рядом тряпок и досок соорудили что-то вроде носилок, уложив на него мученика, я сказал:
– Клей, выходи на «коробочки», пусть подъедут поближе, передай, что несем «груз 200»… Наш «груз 200».
Я пошел впереди, проверяя дорогу. Бойцы осторожно, обращаясь как с раненым, несли Семенова на носилках. Замыкал шествие Клей, нагруженный радиостанцией и остатками того оружия, которое мы обнаружили у духов.
Выйдя из подъезда, мы погрузили тело в отсек для десанта и поехали. По себе я чувствовал, что сейчас горе тому духу, кто попробует высунуть нос на нашем пути. Для подтверждения своих мыслей я оглянулся и увидел у бойцов такие же страшные пустые глаза, как и у меня самого, только пылает внутри огонь мщения и ничего больше – ни одной мысли, пустота. Крови, крови, крови хочу, чтобы излить свою ярость, чтобы под прикладом треснул череп, под ботинком хрустнули ребра. Костяшками пальцев пробивать и рвать артерии, заглянуть в глаза перед смертью и спросить его, ее, их: «Зачем ты, падаль, стрелял в русских?»
Ну, держитесь, суки, не будет вам пощады, никому не будет, ни старикам, ни детям, ни женщинам – никому. Правы были Ермолов и Сталин – данная народность не подлежит перевоспитанию, лишь уничтожению.
БМП, как бы чувствуя наше настроение, рвались вперед, двигатели работали ровно, без перебоев, периодически окатывая нас жирными выхлопами несгоревшей солярки, добавляя к нашему черному виду некий щегольской глянец. Но глаза не переставая пылали безумным огнем, требуя мести, и не было в этот момент в душе места для трусости, не было желания убежать. Наверное, именно в этом состоянии человек ложится на амбразуру, чтобы своей жизнью спасти другие. Желание мести перерастает в заботу о ближнем, находящемся рядом с собой, появляется чувство самопожертвования ради других.
Кося одним глазом на окружающую обстановку, я кожей чувствовал шевеление в развалинах домов. Положив автомат на локтевой сгиб, пошарив в кармане, извлек остальные военные билеты, забранные у мертвого духа, и начал читать. Петров Андрей Александрович, так – Майкопская бригада. Елизарьев Евгений Анатольевич – внутренние войска (у внутренних войск и пограничников номера частей четырехзначные, в армии – пятизначные). Всего восемь билетов. Всего восемь жизней. Где вы, парни? Видимо, об этом никто никогда не узнает, и будет мать до конца жизни своей плакать, нет могилы сына, некуда прийти. Страшно все это.
Досмотрев билеты, я убедился, что нет больше бойцов из нашей бригады и нет моих земляков. Спрятав билеты, оглядел своих архаровцев и покачал головой, говоря тем самым, что из наших больше никого. Они вновь отвернули свои сосредоточенные лица и начали внимательно осматривать проносящиеся мимо места недавно прошедших боев.
Разрушенные здания, дома, вывороченные с корнем деревья. Местами виднелась сгоревшая брошенная техника. Как правило, это были сожженные танки, с оторванными, отброшенными на много метров башнями, разорванными гусеницами. БМП или БТР, у которых броня потоньше и сами они полегче, разрывало в куски – многое зависело от того, куда попадет гранатометчик, а также какой боекомплект находится внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139