Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.Коломон улыбнулся.— Почему ты смеешься, ромей? — спросил Берке.— Услышав ваши проклятия, я вспомнил притчу, которую рассказывают на моей родине…— Ну что ж, расскажи ее нам, — милостиво разрешил хан.Ромей сощурил голубые глаза:— Однажды козел, взобравшись на высокий обрыв, начал ругать волка. Не было таких слов, которых бы он не сказал ему. Но прошло время, и козел успокоился. Тогда заговорил волк: «Ты потому такой смелый козел, что я не могу добраться до тебя, но все еще может перемениться…»Берке с трудом подавил снова вспыхнувшую в нем ярость.— Пойди к ромею, — сказал он жестко одному из нукеров, — и отруби ему голову…И вдруг хан увидел, как побелело лицо мастера и в глазах вспыхнул страх.Берке рассмеялся:— Готов ли ты к смерти, ромей?— Я готов к ней с того дня, хан, как попал в плен. Смерть — избавление от мучений, которые выпали на мою долю… Но кто достроит твою мечеть?Берке задумался. К нему наклонился Саук:— Великий хан, сохрани дерзкому гяуру жизнь. Мечеть стоит этого. Ее величие донесет твое имя до потомков…Хан поднял руку, останавливая нукера, уже занесшего над головой Коломона кривую саблю.— В твоих глазах, ромей, я впервые увидел страх. И это хорошо… Я дарю тебе жизнь. Всыпать ему сто плетей.Берке отвернулся и пошел прочь. Он не видел, как посветлело лицо мастера и вздох облегчения вырвался из его груди. Хан шел и думал, что ромей, наверное, потерял разум. Ведь смерть действительно была бы для него избавлением от рабства. Он христианин, так почему же последние его слова были о мечети? Мне она нужна, чтобы укрепить дух мусульман, прославить свое имя. Ромей же прекрасно знает, что я не прощу его дерзости и как только мечеть будет закончена, его все равно ждет смерть. Хан не понял мастера. Откуда было знать ему, взращенному в дикой степи, где даже воздух был напоен запахом крови и жаждой разрушения, что есть на свете другие люди, душа которых может расцвести чудесным цветком, даже если тело стонет от боли. Ему незнакомо было состояние упоения, когда у человека появляется большая цель и он получает возможность творить, созидать…Низко кланяясь хану, торопливо приблизился Салимгирей.— Великий хан, — сказал он шепотом, не поднимая на Берке глаза, — Баракши-хатун с десятью нукерами-женщинами перешла Кумбель.Хан вскинул голову. Он все еще был во власти дум о ромее. И хотя Берке без труда понял, куда направилась Баракши-хатун, он с надеждой спросил:— Возможно, она выехала на прогулку?Салимгирей склонился еще ниже.— Мои люди думали так же, пока ее отряд не начал спускаться с перевала. Женщины вооружены и, наверное, держат путь в Иран, к хану Кулагу.Баракши-хатун была вдовою Бату, матерью последних ханов Золотой Орды — Сартака и Улакши, татаркой из рода алшин и исповедовала христианство. Тихая, почти незаметная для других, но яростная вражда шла между нею и Берке. Разделяла их вера, но еще больше — борьба за власть.После смерти Сартака по воле монгольского великого хана в Каракоруме ханом Золотой Орды стал Улакши. Ему не было еще и семнадцати лет, а поэтому, учиты— вая светлый ум и умение смотреть вперед, регентшей назначили Баракши-хатун.Но когда молодой хан неожиданно умер и Берке наконец добился того, что его подняли на белой кошме, Баракши-хатун поняла — дела ее плохи. Отлично зная характер Берке, ханша ждала смерти в любую минуту, понимая, что пощады ей не будет. Монголы не прощали обид, не терпели соперников. Не однажды пожалела она, что не уговорила в свое время Бату-хана умертвить Берке. Желание отомстить за сыновей, вернуть власть над Золотой Ордой требовало действия.Баракши-хатун послала в Иран, к хану Кулагу, верного человека. Тот, движимый ненавистью к Берке и угадывая в нем соперника и врага, согласился принять под свою защиту старую хатун.И вот теперь Баракши-хатун бежала. Берке не был бы самим собой, если бы не предвидел такого исхода, и поэтому за ханшей велась постоянная слежка. Сообщение Салимгирея не было для него неожиданным.— Хорошо…— сказал хан, и кожа на его лице натянулась. — Решила искать помощи у единоверца Кулагу…— Он резко повернулся к Салимгирею: — Возьми свою сотню и догони ее. Я хочу видеть ее голову…Саук вздрогнул:— Она вдова Саин-хана, справедливого Бату… Она твоя родственница. Как ты можешь убить ее? Пусть уходит… Какой вред может причинить тебе женщина?..Берке не удостоил старого советника даже взглядом:— Если я пожалею ее сегодня, то завтра она, соединившись с Кулагу, не пожалеет меня… Скачите и сделайте то, что я сказал!..Саук промолчал. Слишком хорошо знал он хана, помнил его коварство, когда по подсказке Берке Менгу вырезал в Каракоруме почти сотню потомков Угедэя и Джагатая. Каменное сердце было у нового хана Золотой Орды, и Баракши-хатун ничего не значила для него.Берке вдруг нарушил тягостную тишину:— Пусть народ знает меня не только как доброго хана, строящего мечети… Пусть знает, что я строг и ради справедливости велел отрезать голову жене родного брата — великого Бату… Мы должны помнить завет Чингиз-хана: «Народ уважает своего правителя только тогда, когда боится его…»На следующую ночь широколицый, безбровый монгол, низко склонившись перед ханом, протянул ему шелковый платок, в котором была завернута голова Баракши-хатун…Берке, глянув на лицо мертвой, медленно пребирая четки, как истинный мусульманин, прочитал молитву и велел похоронить голову со всеми почестями, какие полагались, когда умирал кто-нибудь из ханских родственников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95