Знала она и о том, как спас Салимгирей Тамдама.Больше не было сил оставаться в ауле. И Кундуз упросила одного из караванбаши, направляющегося в Бухару, взять ее с собой.Путь был не близкий. Начинался он в Дешт-и-Кипчак, шел через Монгольские горы, огибал Арал, и дальше тропа вела к Бухаре. Миновать долину Чу караван не мог.Еще недавно эти земли принадлежали Золотой Орде, но сегодня ими правил Кайду. Он знал, что Менгу-Темир не смирится с потерей и рано или поздно придет сюда с войском. Опасаясь лазутчиков, Кайду велел проверять все проходящие караваны.Караванбаши было известно, что в Бухаре неспокойно, и он решил схитрить и сказал, что идет в Алмалык.Кутлун-Шага никогда не видела Кундуз и все же легко догадалась, кто она такая. Снова, в который раз были виноваты косы. Кундуз постоянно отрезала их, но волосы росли быстро и были, как прежде, прекрасными и густыми. Чтобы косы не мешали в пути, она обернула их вокруг талии.Кутлун-Шага была не только воином, но и женщиной, и потому глаза ее сразу же остановились на Кундуз.Если человек имеет что-то особое — доблесть или богатство, ум или необычайной красоты волосы, — слух об этом быстро расходится по всей степи среди кочевников.Сидя на черном иноходце, разглядывая тех, кто толпился перед ней в ожидании решения своей участи, Кутлун-Шага внимательно рассматривала Кундуз. Лицо женщины хранило следы былой красоты, а главное — косы… Они-то и подсказали правительнице улуса, кто эта женщина…— Развяжи косы…— властно сказала она.Кундуз молчала.Тогда Кутлун-Шага приказала одному из нукеров:— Сделай это ты.Невысокий кривоногий нукер скатился с седла и подбежал к женщине.Едва он протянул к ней руки, как стоящий рядом Акберген кинулся на монгола. Тот легко отбросил его в сторону. Мальчик упал, но тут же вскочил на ноги. Рукояткой камчи нукер наотмашь ударил его несколько раз по голове и лицу. Кровь залила глаза Акбергена.Метнулась к нему Кундуз, опустилась на колени, закрыла телом. А потом, глядя снизу вверх на сидящую на коне Кутлун-Шагу, крикнула:— Останови своего пса! Я сама сделаю то, что ты хочешь!Рывком Кундуз развязала тугие жгуты кос, и они, подобно двум черным змеям, упали на пыльную землю.— Значит, это ты и есть та Кундуз?— Да. Но в чем виноваты я и мой сын? Почему ты велишь поступать со мной как с рабыней? Или все оттого, что у меня длинные косы?Кутлун-Шага усмехнулась. Она знала все, что рассказывала степная молва.— Если бы ты была виновата только в этом…— И обращаясь к нукерам, велела: — Женщину с ребенком заберите в Орду и поручите надежным людям…— Кутлун-Шага недобрым взглядом посмотрела на караванбаши. — Кто вы такие и куда держите пусть?— Я купец, — вкрадчиво сказал тот. — У меня есть разрешение заниматься торговлей. Об этом знает отец ваш Кайду…— Чем подтвердишь свои слова?Караванбаши торопливо полез за пазуху и достал шелковый платок. Руки его дрожали от волнения, и он, с трудом развязав тугой узел, достал серебряную пластинку — пайцзу.— Эту пайцзу мне дал в свое время великий хан Угедэй…— заглядывая в глаза Кутлун-Шаге, сказал он.Пайцзы появились еще при Чингиз-хане. Они были золотыми, серебряными, медными, чугунными, деревянными. И изображения на них были разные: оскаленная голова тигра, спокойно сидящий тигр, летящий сокол… Каждая пайцза давала своему владельцу определенные привилегии: или беспрепятственный проход через все земли, принадлежащие монголам, или право не платить налог от проданных товаров, или право первым получать сменных лошадей на ямах, через которые спешили гонцы…Разное было значение у пайцз, и каждый монгол обязан был их знать.— Я знаю, — снова сказал караванбаши, — моя пайцза не золотая, а всего лишь серебряная, и я готов уплатить за товары, которые везу через ваш улус.Выражение лица Кутулн-Шаги стало не таким грозным.— Хорошо, — сказала она. — Мои нукеры осмотрят твои товары и возьмут то, что положено взять… И тогда ты сможешь продолжить свой путь.Кутлун-Шага круто повернула своего иноходца и поскакала в ставку. Поднимая облако пыли, последовали за ней охранявшие ее нукеры.Через некоторое время два воина погнали по степи Кундуз и Акбергена. Солнце уже садилось за край земли, но они не спешили — ставка правительницы улуса была рядом, за близкими невысокими курганами.Кундуз знала обычаи и законы степи, и потому ей нетрудно было предсказать свою судьбу. Ничего хорошего не предвещал новый день и встреча с Кутлун-Шагой. Можно было надеяться на чудо, но в чудеса Кундуз давно не верила. Слишком много было в ее жизни горя и слез, и слишком короткой оказывалась радость: Кутлун-Шага многое знает и обмануть ее не удастся.Кундуз вдруг почувствовала, что устала жить. Ей было безразлично, как распорядится ее судьбой дочь Кайду. И только то, что рядом был Акберген, мальчик, которого она давно уже приняла сердцем и считала своим сыном, заставляло лихорадочно искать выход.Унижаться, молить о пощаде бесполезно. Кундуз знала: сердце отпрысков Чингиз-хана каменеет при виде унижения, а глаза жаждут увидеть еще больше. И она решила, что уж если нет никакой надежды помочь себе и Акбергену, то хотя бы умереть надо достойно.Утром хмурые, молчаливые нукеры повели Кундуз и Акбергена к белому двенадцатикрылому шатру. Сердце Кундуз билось так сильно, что потемнело в глазах и, когда ее втолкнули в прохладный полумрак шатра, она долго ничего не могла рассмотреть.Наконец глаза ее снова начали видеть.Кутлун-Шага полулежала на почетном месте — торе, застланном белым войлоком, опершись на большую пуховую подушку.— Сядь.Кто-то сзади дернул Кундуз за руку, и она опустилась на разостланный у входа, сплетенный из тростника коврик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95