Равнодушный взгляд ее скользнул по богатому убранству шатра, по огромным, красочно расписанным орнаментом сундукам, стоящим у стен, со стопками разноцветных подушек на них. В шатре было много женщин и девушек.Не отводя глаз от лица Кундуз, Кутлун-Шага приказала:— Дайте им кумыса. Наверное, после вчерашнего жирного куырдака они страдают от жажды, — в голосе дочери Кайду послышалась насмешка.Пожилая, с усталым лицом женщина, взболтав в сабе кумыс, налила деревянным черпаком две большие чаши — тостаганы и протянула их Кундуз и Акбергену.— Спасибо, апа, — тихо сказала Кундуз. Она отпила из чаши глоток и поставила ее перед собой.— Вижу, что жажда тебя не мучит, — Кутлун-Шага резко приподнялась и села по-мужски, поджав под себя ноги. — Теперь скажи мне, почему ты убежала от Берке-хана и не захотела стать его женой? Разве это не великая честь для любой девушки?Кундуз вскинула голову:— Мое сердце любило другого человека. Берке-хан разлучил меня с ним. Разве после этого я смогла бы быть его женой?— Но ведь он хан Золотой Орды.— Сердцу не прикажешь, — упрямо сказала Кундуз.— Такое сердце надо вырвать и выбросить.Кундуз усмехнулась. Надо было бы промолчать, но в душе закипал гнев, и она не смогла справиться с ним.:— Да, я не любила хана. Но есть женщины, которые любили его. Их сердца не стали бы есть даже собаки.Красивое лицо Кутлун-Шаги побледнело, хищно затрепетали ноздри.— Может быть, ты скажешь мне, кто эти женщины?— Дочь великого Кайду должна об этом знать лучше меня…— За такие слова тебе следовало бы выколоть глаза!Кундуз тихо засмеялась:— Лучше прикажите отрезать мне косы, как это сделала Тогуз-хатун…Глаза Кутлун-Шаги сузились, и в них блеснул мстительный огонек.— Нет. Я не стану портить твои красивые волосы. Завтра приедет мой отец, и я подарю тебя ему. Если же я отрежу твои косы…— Он все равно возьмет меня, — перебила Кундуз. — Нет такого монгола, который бы отказался даже от старухи…— Укороти язык! — крикнула вдруг Кутлун-Шага. — Иначе я прикажу пролить твою кровь! Если бы встретилась ты мне в степи!..— Я готова, — дерзко сказала Кундуз. — Пусть дадут мне коня и оружие.Нукеры, женщины, девушки — все, кто был в шатре, затаили дыхание. Неслыханную дерзость позволила себе женщина-кипчачка — она вызвала ханскую дочь на поединок. Чем ответит дочь бесстрашного Кайду — сама воин, не знающий страха?Кутлун-Шага прикрыла глаза и вдруг тихо спросила:— Это твой ребенок?Сердце Кундуз сжалось от недоброго предчувствия, от близкой беды.— Да.— У тебя же нет мужа? От кого же ты успела его родить?— Я говорила… У меня был человек, которого я любила…Кутлун-Шага вдруг быстро открыла глаза, на щеках ее выступили красные пятна, заметные даже сквозь бронзовый загар.— Значит, сын тебе дорог как зеница ока… Или ты сейчас же упадешь мне в ноги и станешь просить прощения за свою дерзость, или я прикажу моим нукерам зарезать его у тебя на глазах!Кто-то тихо охнул, и в шатре наступила звенящая тишина. Кутлун-Шага ждала ответа.С поразительной ясностью Кундуз вдруг поняла, что дочь Кайду выполнит свою угрозу. Сама она не боялась смерти, но Акберген должен был жить. Тяжкая доля выпала ему с самого первого дня рождения, но у Кундуз было сердце женщины, и она хотела и верила, что когда-нибудь к мальчику придет счастье.— Ты слишком долго думаешь! — шепотом сказала Кутлун-Шага. Она подалась всем телом вперед, похожая на змею, готовую к нападению.Кундуз тихо, в голос, заплакала. Она прижала тело мальчика к своему и вдруг поняла, что не сможет его защитить ничем, кроме унижения.— Пусть бог заставит тебя однажды заплакать так, как плачу я…— сквозь рыдания сказала Кундуз.— Кутлун-Шага вскочила с тора.— В ноги! В ноги! — задыхаясь от ярости, закричала она, подбежав к Кундуз.— Целуй же сапоги великой Кутлун-Шаги…— шептала едва слышно пожилая женщина, наливавшая им кумыс. — Целуй!.. И она простит тебя, твой сын будет жить!..— Не надо, мама, не надо! — крикнул вдруг Акберген. — Пусть лучше я умру!..Шепот, похожий на порыв ветра, пронесся среди тех, кто был в шатре.Кутлун-Шага словно пришла в себя, пелена ярости упала с глаз, и она с интересом и удивлением посмотрела на мальчика:— Так вот ты какой… волчонок! * * * Кайду и Кутлун-Шага ждали, когда нукеры приведут Кундуз и Акбергена.— Я отдаю ее тебе, отец, — сказала Кутлун-Шага. — Мальчишку же я оставлю себе…— Ты у меня мудрая, дочь, — улыбнулся Кайду. — Из такого волчонка может вырасти хороший воин, если приучить его брать мясо из рук…Занавес, закрывающий вход в шатер, отодвинулся, и вбежавший в него нукер упал на колени, пополз к почетному месту, где сидели отец и дочь.— Беда!.. Пленники исчезли! Нукер, который их охранял, лежит в юрте с перерезанным горлом!Глаза Кутлун-Шаги расширились.— В погоню! Догнать беглецов! Живые или мертвые они должны быть у моих ног.Через два дня отряды, посланные в степь, во все четыре стороны света, вернулись ни с чем.Кундуз и Акберген исчезли, словно маленькие камешки, брошенные в глубокий, черный колодец. * * * В год овцы (1271), когда умер Барак, города Мавераннахра переживали трудное время. Разоренные бесконечными войнами между ханами, измученные поборами и постоянным страхом быть убитыми, потерять семью, лишиться крова, жители больших и малых городов роптали.Когда до ремесленников Бухары и Самарканда дошла весть, что Барак умер и отныне все его земли перешли во владение Кайду, они, ожидая новой резни, начали укреплять свои города и готовиться к отпору.Но Кайду явил великую милость. Он не стал проливать кровь своих новых поданных, и это вселило в людей надежду. Вспыхнувшая было искра отчаяния, которая могла бы воспламенить человеческую ярость, вдруг потухла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95