Видимо, так предопределено судьбою, что нет нам места на земле для человеческой жизни. Плохо всюду — и в Золотой Орде, и в ильханстве Кулагу…— с горечью говорил Салимгирей. — Бить ли камнем сову, или сову бить о камень — все одно. Погибнет сова. Так и нам не уберечь свои жизни, если покоримся. Как Тараби или Бошман, соберу я вольных людей вокруг себя и стану мстить ханам.— А как же я? — с болью спросила Кундуз. — Почему ты бросаешь меня здесь одну?— Пока не освободится Коломон, тебе надо оставаться в Орде. Быть может, ильхан сдержит слово, и вы сможете жить как люди… Моя же дорога неведома и полна опасностей. Кто знает, что может на ней случится? Оставайся здесь. Мы не бросим тебя. Если все получится так, как я задумал, то далеко мы не уйдем. Дело здесь у меня есть…У Салимгирея здесь действительно было дело. В ханском шатре, когда допрашивал их Кулагу, увидел он одного человека. Очень знакомым показался Салимгирею этот человек. В памяти всплыло вдруг давнее, но не забытое, словно зарница неблизкой молнии высветила кусок его жизни.Тогда Салимгирею было тринадцать лет… Один из отрядов Чингиз-хана преследовал его род. Спасаясь от монголов, род ушел в горы Восточного Туркестана, но и здесь не было спасения от черной тучи. Монголы отобрали скот, юрты, вырезали много людей. И самого Салимгирея ждала бы печальная участь, но ему удалось бежать.Он помнил как, задыхаясь, бежал к спасительному лесу на склоне горы, а за ним слышался тяжелый топот коня. В ужасе Салимгирей оглядывался и видел большого черного всадника с поднятой над головой кривой саблей. Это гнался за ним предводитель монгольского отряда Тайбулы.Только густой лес заслонил его от неминуемой смерти… Но лицо монгола не могли заслонить даже время и то тяжкое, что выпало в жизни на долю Салимгирея.В шатре Кулагу он узнал Тайбулы, и голос крови требовал теперь отмщения.Где бы Салимгирей ни был, в каких сражениях ни участвовал, всегда глаза его искали врага. И вот теперь, кажется, цель близка.Прогнав не к месту нахлынувшие воспоминания, Салимгирей только сейчас заметил, что у Кундуз больше нет ее прекрасных кос.— Ты зачем отрезала волосы?— Это не я… Это она…— Из глаз девушки закапали крупные слезы.— Кто?— Тогуз-хатун… Она сказала, что девушки с длинными волосами нравятся мужчинам…Салимгирей выругался.— Придет время, и я брошу эту потаскушку поперек седла! — гневно сказал он. — Не печалься. Голова цела, а волосы еще вырастут.Размазывая слезы по лицу, Кундуз попыталась улыбнуться:— Правда?— Конечно. На вашем с Коломоном праздничном тое у тебя снова будут чудесные волосы.— Когда он будет, этот той?— Будет. И волосы вырастут быстро, и Коломон скоро закончит церковь…— Пусть бог услышит ваши слова…— Прощай, Кундуз… * * * На юге день умирает быстро. Едва солнце коснулось края земли, на мир пала тьма и крупные, как яблоки, звезды замерцали в бездонной глуби неба.Салимгирей долго лежал в зарослях чия, прислушиваясь, как затихала жизнь в Орде. Один за другим потухали костры у юрт, на которых готовился ужин, стал слышен лай собак, да изредка из степи доносились гортанные крики воинов, стерегущих косяки лошадей. Теплый ветер налетал порывами. Верхушки чия сухо и таинственно шептали.Салимгирей был терпелив. Черная юрта, где находились пленные кипчаки, стояла у самого края Орды, и даже во тьме, подсвеченной мерцающим жидким светом звезд, он хорошо видел ее купол. Истерзанная за день копытами коней, засыпала земля. Когда сделалось совсем тихо, Салимгирей начал переползать от куста к кусту. Припадая ухом к земле, он слышал, как ходил вокруг юрты воин, охраняющий пленников.«Кто он, этот человек? — подумал Салимгирей. — Быть может, единственный сын у матери? Но таков закон войны. Если я не убью его, погибнут пять моих товарищей. Этот воин, повинуясь приказу своего ильхана, считает незнакомых ему людей врагами. Для меня же враг он, и именно потому, что привык не думать, а повиноваться».Длинной была дорога в ильханство Кулагу. О многом успел передумать Салимгирей, греясь у потаенных костров, разведенных где-нибудь на дне глубокого оврага. Правильно ли он поступил, подняв рабов в Сарай-Берке? Не слишком ли большая плата за спасение Коломона — гибель десяти тысяч рабов?Салимгирей вдруг понял — дело было совсем не в Коломоне. Случай с ромеем лишь повод. Когда Махмуд Тараби позвал в Бухаре людей за собой, его вела вера в то, что сломленным чужеземными завоевателями людям надо напомнить, что они не рабы, что есть на земле такое понятие, как свобода. Человек, забывший об этом, становится рабом; человек, помнящий об этом, даже в рабстве остается человеком.Перед глазами Салимгирея вдруг встала та страшная ночь в Сарай-Берке. Он увидел пожилого раба, с которого только что сбили оковы. Тот стоял на гребне глиняного забора — дувала, высоко подняв руки, и морщинистое лицо его, освещенное дрожащим светом факелов, было прекрасным. Человек кричал:— Люди! Видите, я свободен! Чем сто лет жить в цепях, лучше одну ночь побыть человеком!Салимгирею часто снилась та ночь. Он видел улицы, заваленные телами убитых, слышал предсмертные крики и звон сабель.И тогда появлялось счастливое лицо незнакомого ему раба…Далекий топот коня насторожил Салимгирея. Черная юрта была уже рядом, и он вжался в землю, боясь пошевелиться.Подъехавший всадник окликнул караульного:— Эй, ты не заснул здесь?— Нет.— Смотри. Не вздумай заснуть. Если что-то случится с пленниками, по земле покатится твоя голова…— Знаю…— воин тяжело вздохнул.-Что с ними будет? Руки и ноги их связаны…— Ночь темная…— сказал всадник. — Как только взойдет луна, я пришлю тебе замену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95