Да, король определенно подозревает Роберта в тайных связях с непокорными шотландскими горцами.
– Что ж, возможно, мы обретем в его лице могучего союзника, – кивнул Линдсей, думая о секретном письме, которое хранил.
– Есть еще кое-что, о чем тебе следует знать, хотя тебя это очень расстроит, – после некоторого колебания заговорил Квентин, обеспокоенно переглянувшись с Патриком. – Англичане выставили на всеобщее обозрение останки Уоллеса.
– Я предполагал, что так будет, – с видимым спокойствием ответил Джеймс. – Где?
– Голову насадили на пику на Лондонском мосту, ноги и руки разослали по разным городам: в Ньюкасл-на-Тайне, Бервик, Стерлинг и Перт. И, знаешь, люди сразу принесли к останкам цветы. Только в Ньюкасле… – Квентин осекся и посмотрел на Патрика.
– В Ньюкасле англичане для пущего надругательства воткнули пику с рукой Уилла возле сточной канавы, – ответил тот. – Говорят, его палец все время показывает на север, на Шотландию, как пику ни поворачивай.
Джеймс со стоном сжал кулаки, не в силах больше сдерживать охватившие его скорбь и гнев.
– Мерзавцы! – прорычал он. – Уилл заслужил, чтобы его с почестями предали земле!
– Будь проклят кровопийца Эдуард! – добавил Патрик. – Уилла надо похоронить по-человечески.
– Это наш долг, – выдохнул Джеймс и, не помня себя, выбежал из кухни.
Пустую комнату, отведенную для ловчей птицы, освещал только красный свет жаровни. Нашептывая Гэвину ласковые слова, Линдсей думал о том, как горька и несправедлива жизнь. После разговора с друзьями он долго не мог прийти в себя и бродил по вершине утеса, подставляя ветру разгоряченное лицо. Постепенно ярость стала стихать, но на душе было сумрачно и одиноко.
Квентин и Патрик спустились по лестнице и, переговариваясь, смеясь какой-то шутке, прошли мимо его комнаты в поисках своих тюфяков для ночлега. Из комнаты Исабель не доносилось ни звука. Ее вообще не было видно после того, как она выбежала из кухни. «Наверное, уже легла спать», – подумал он.
Посмотрев на Линдсея круглыми блестящими глазами, Гэвин, до того сидевший на руке хозяина совершенно спокойно, распушил перья и поднял одну лапу, забавно балансируя на второй. Вид у него был глупый, но довольный.
В отличие от него Линдсей пребывал в страшном смятении. Погруженный в себя, он забыл об осторожности и с шумом вздохнул, а потом провел рукой по волосам – слишком резко для чуткой ловчей птицы; сокол испуганно вскрикнул и сделал выпад поднятой лапой.
Джеймс не обратил внимания на его выходку – ему не давала покоя мысль о посмертном надругательстве над казненным другом. Вновь и вновь перебирая в памяти события последних месяцев, он проклинал англичан за их неимоверную жестокость и глумление над мертвым, упрекал Уилла за безрассудную смелость и упрямство, с которыми тот преследовал англичан: он обязан был поберечь себя, прекрасно зная, что чаша королевского терпения не безгранична!
Но больше всего Линдсей мысленно казнил самого себя. Ведь именно он стал непосредственным виновником гибели Уилла – привел к нему соглядатаев, пусть и без злого умысла. Хотя беседа с Исабель немного смягчила терзавшее его чувство вины, он продолжал считать, что мог бы спасти Уоллеса, если бы был осмотрительней и вовремя обнаружил слежку. Теперь он в долгу перед памятью погибшего друга. И еще одна мысль мучила его: Исабель. Он вспоминал ее молящие глаза, и сердце у него обливалось кровью. Сколько страданий причинил ей его отказ! Но когда-нибудь она оценит жертву, принесенную возлюбленным, поймет, что он заставил ее вернуться к Лесли ради ее же блага, ведь, каким бы негодяем ни был этот английский прихвостень, он – дворянин, хозяин Уайлдшоу, он обеспечит ее безопасность гораздо лучше, чем лесной разбойник; к тому же, ценя ее пророческий дар, Лесли никогда не решится ее обидеть.
Но ей будет очень одиноко… И ему, Линдсею, тоже…
Он вскочил, внезапно ощутив, как остро ему не хватает Исабель. К чему лукавить перед самим собой? Он любит ее и всем сердцем хочет быть рядом с ней…
Увы, это невозможно. Их любовь принесет только новые беды и страдания… Он опять допустил непростительный промах, и вот результат! Затея с похищением Исабель могла сработать безупречно, если бы он с самого начала не распускал язык, не разговаривал с ней, не посвящал в свои намерения. Чего уж проще: похитил заложницу, обменял ее на другую и был таков. Нет, вместо этого он дал волю чувствам и все испортил. Теперь его сердце разбито, а любимая достанется другому…
Понурившись, Линдсей посадил сокола на шесток, снял перчатку и пошел наверх к себе в спальню. Войдя, он огляделся: полупустая и темная комната показалась ему особенно холодной и мрачной. Холодом веяло и от кровати, на которой еще так недавно они с Исабель любили друг друга… Он повернулся к входу в смежную комнату и прислушался.
Исабель была там – из-за криво повешенного над дверным проемом плаща, заменявшего занавеску, доносилось знакомое похрапывание. «Опять она повернула голову набок», – подумал он с нежностью. О, будь он рядом, о безмятежном сне Исабель пришлось бы забыть…
Он вошел в ее спальню, встал на колени возле кровати, осторожно поправил Исабель голову, чтобы она не храпела, и замер, потрясенный ласковой бархатистостью ее кожи и красотой бледного, освещенного луной лица в обрамлении черных кудрей.
В крови тотчас вспыхнуло страстное желание. Вызванное не столько томлением плоти, сколько потребностью пробудившегося сердца, оно лишь усилило смятение, царившее в душе Линдсея, – он не привык ни в ком нуждаться.
В памяти всплыло пророчество Исабель о том, что властелин ветров будет взят в плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116