Старейшины саков переглянулись.
С ума сходит Томруз. Три дня и три ночи нетерпеливо ждали кочевые
вожди, когда она покинет шатер. Каждый миг промедления грозил бедой, но
люди не решались обеспокоить предводительницу. На четвертый день Томруз
вышла, порылась в повозке и опять исчезла.
Вожди встревожились. Жаль, конечно, что юный Спар погиб. Но разве у
семиста остальных нет матерей, сестер, подруг? Есть. Однако они не
прячутся по шатрам - плачут, голосят, зато вместе. Отсидкой в шатре убитых
не воскресить, убивающих не отразить.
Старейшины смело вошли в шерстяное жилище Томруз - и остолбенели.
Она сидела на корточках и молча раскачивалась из стороны в сторону,
спрятав лицо в детскую рубаху Спаргапы. Она не плакала. Закрыв глаза, она
вдыхала запах ветхой, расползшейся, пожелтевшей от времени ткани.
Ясно, не цветами песчаной акации могла пахнуть детская рубаха.
А для матери, видишь, мил и дорог был ее аромат.
Вожди понурились, не зная, что сказать. И вдруг явился перс
Михр-Бидад.
- Пока... живой, - смущенно пробормотал Михр-Бидад, поспешно
высвобождаясь из объятий хозяйки степей.
Объятия пожилой сакской женщины не вызвали в персе брезгливого
чувства, нет - наоборот, давно оторванный от родных, он был, к своему
удивлению, даже рад исходившей от рук Томруз сестринской теплоте. Но -
телохранители за спиной. Донесут Курушу и Гау-Баруве.
- Почему - пока? - Томруз подалась назад и рванула с груди медную
гривну.
- Мой светлый государь, - хмуро объявил Михр-Бидад, избегая
виноватыми глазами пристального взгляда Томрузовых глаз, - велел передать
тебе: "В последний раз я обращаюсь к мудрой Томруз со словами дружбы и
привета. Я уничтожил твоих воинов, коварно напавших на мой лагерь у реки.
Но Спаргапе я временно сохранил жизнь. Сдайся, покорись, или ты больше
никогда не увидишь сына. Он умрет в таких мучениях, что лучше б на свет
ему не родиться". Вот возьми. - Михр-Бидад протянул женщине амулет. - Твой
сын просил сказать: "Юный кречет - в мышиной норе. Спаси, мать". Он сидит
в оковах на дне колодца. Ему не дают ни еды, ни воды.
По кругу сакских вождей прокатился грозный рокот.
Все дружно проклинали Спаргапу за легкомыслие и своеволие, укоряли
Томруз за материнскую слабость, за то, что доверила глупому юнцу пятьсот
жизней. Они имели на это право. Судить саков - дело сакское. Но перс,
чужак - как смеет он измываться над сыном их предводительницы?
- О Анахита... - Томруз схватила амулет, опустилась на белый войлок.
Голова ее упала на грудь. Чтобы не повалиться лицом вниз, женщина уперлась
правой рукою в пол; левую руку, с амулетом, она прижала ко лбу.
Молча топтался перед нею Михр-Бидад.
Не издавали ни звука сакские вожди.
Безмолвно сидели у входа на корточках персы, телохранители посла.
Где-то далеко-далеко-далеко, за сыпучими барханами, уныло прозвенел
переливчатый, грустный и болезненный крик заблудившегося жеребенка. И
тотчас же у шатра во весь голос, пронзительно и страшно, с отчаянной
тревогой, тоскливо и зовуще заржала кобылица.
Вздрогнул Михр-Бидад. Испуганно переглянулись телохранители. Стиснули
зубы сакские вожди. Томруз медленно подняла голову:
- Отдыхайте. Я подумаю. Ответ получите завтра.
...Наступила ночь. В пустыне было черным-черно, как всегда в эту
пору, когда на барханы только что опустилась темнота, луна еще не взошла и
звезды не разгорелись в полную силу.
Свита Михр-Бидада уснула. Он сидел у порога шатра и думал. Про жизнь.
Про разное. Про себя и Томруз. Несчастная женщина. Он представил свою
мать. Каково было бы ей, если б саки заточили в темницу Михр-Бидада?.. Все
люди - и саки, и персы. Всем одинаково больно и трудно лишаться родных.
Почему же люди вечно грызутся между собой?
По песку разлился желтоватый свет.
"Луна всходит", - догадался Михр-Бидад.
И тут по сердцу молодого посла больно ударил странный звук.
Он начался с чуть слышного визга. Вылился в глухой стон, похожий на
мучительный вздох. Потом, набирая силу, медленно и плавно, с упругой
дрожью, заскользил кверху, перешел в долгий рыдающий вопль, постепенно
снизился, сгустился, затих и замер в пустоте.
Михр-Бидад вскочил и побежал от шатра.
Перед ним, в широкой низине у подножья холма, виднелась черной грудой
валунов толпа спешенных саков. Кочевники, плотно примкнув друг к другу,
сидели на песке, выставив кверху короткие копья. Они не разговаривали и не
шевелились.
- Что это было? - шепотом спросил Михр-Бидад.
Один из саков протянул руку в сторону холма - довольно крутого, с
песком по склонам и с зубчатой оголенной вершиной.
Прямо над вершиной, в мареве ядовито-зеленого сияния, зловеще
всходила луна - огромная, круглая, в красноватых пятнах, как медный щит,
забрызганный кровью.
На медном щите луны, сливаясь в один черный силуэт, как бы нанесенный
чернью, отчеканились четко очертания скалистого выступа и двух неподвижных
существ, занимавших выступ. Сверху, сгорбив спину, упираясь локтями в
колени и опустив лицо на ладони, сидела женщина с распущенными волосами,
Чуть ниже по склону, у ног женщины, спиною к ней, вытянув шею и запрокинув
голову к небу, приютилась большая собака.
До слуха Михр-Бидада вновь донеслись визг и приглушенные
всхлипывания, и тут же к небу, холодеющему в лучах все ярче разгоравшихся
звезд, опять взлетел громкий, на всю пустыню, надрывистый вой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67