А в это время Рея потихоньку забирается в чужое гнездо и крадет яйцо или трепещущего птенца. И хотя птицы уже знают эти наши трюки, нам почти всегда удается выманить их. Молодые сорочата учатся сами добывать себе пищу. Они уже знают, что совершенно незачем совершать далекие и опасные полеты к городским стенам или на морской берег, если еда есть и прямо здесь в гнездах других птиц. Поэтому появление нашей сине-черно-белой стаи вызывает столько шума, замешательства, криков, чириканья, щебетанья, писков, шипения, фырканья, воркования, скрежета, карканья.
Птицы боятся и ненавидят нас, они только и ждут, когда же мы наконец улетим. Стрижи и ласточки, гнезда которых располагаются под крышами, балконами и карнизами, снижают свой полет, стараясь отпугнуть нас шумом и свистом крыльев. Они летят в свои гнезда и усаживаются в них, злобно выставив наружу грозно разинутые клювы. Они знают, что мы умеем взлетать вертикально вверх и разбивать их приклеенные в нишах и углах гнезда.
Свое гнездо в ущелье за городом я так хорошо замаскировал вьюнками и листьями инжира, что даже мне самому оно кажется совершенно недоступным. Три сорочонка совершают вместе с нами свой первый полет, стараясь во всем копировать наши голоса и движения.
Поток воды каскадом спадает к морю. Берега глубоко врезавшегося в камень русла крошатся, рассыпаются, оседают. Когда вода течет спокойно, она понемногу подмывает уложенные людьми камни. А после дождей уровень воды резко поднимается и поток бурно несется вперед, вырывая, переворачивая и сдвигая с места каменные блоки. В этих разрушающихся речных обрывах гнездятся оляпки. Сверху хорошо видны их тени, бегающие по каменистому дну среди косяков мелких серебристых рыбешек, которых мы тоже иногда ловим в мелких, прогретых солнцем лужах.
Я вспоминаю город высоких домов, куполов, колонн, башен. Там, над рекой, тоже жили оляпки, прячущиеся в заброшенных крысиных норах – в таких уголках, до которых сорокам никогда не удалось бы добраться.
Вода и корни разрушают бывшие жилища людей, врываясь в щели между камнями, кирпичами, плитами, порогами, ступенями. Вода подбирается снизу. Корни атакуют со всех сторон, используя малейшие трещины и отверстия. Они расширяют, подтачивают, выворачивают камни с места, стремясь пробраться поглубже, поближе к животворной воде. Травы, заросли, деревья заполоняют улицы города, площади, дворы, дома. Они растут на крышах и стенах, разрушая их, разбивая, подтачивая. Они вылезают даже внутри домов, прорастая через трещины в каменных полах. Сквозь разбитые окна и двери ветки пробиваются к солнцу и свету.
– Соколы! Внимание! Соколы над нами! – кричит Рея, направляясь к ближайшему кусту.
Мы мгновенно рассаживаемся в прибрежных зарос­лях.
Соколы лениво кружат над рекой. Наши черно-белые фигурки очень хорошо видны им с высоты. Мы втискиваемся поглубже в гущу тесно переплетенных веток, зная, что крупным, тяжелым хищникам не удастся сюда пробиться. Соколы кружат над городом и над рекой, постепенно набирая высоту, и не спеша удаляются на юг.
– Улетели! Улетели! – кричу я Рее и сорочатам.
Взлетаю на высокую каменную стену у самой воды. Тяжелые валуны устояли в борьбе с бушующими волнами, наводнениями, дождями. На широкой плоской верхушке устроили свои гнезда аисты. Они вытягивают к нам свои длинные красные клювы и злобно бьют крыльями.
– Убирайтесь прочь, а то мы убьем вас! – кричат они сорочатам, стуча и щелкая клювами. – Это наша стена! Это наши гнезда!
Мы перелетаем через стену и опускаемся среди деревьев и высохшей травы, проросшей сквозь забетонированные, асфальтированные ряды улиц.
Покрытые колючками ветки низко стелются над потрескавшимся асфальтом. Шипы тянутся к нашим шеям и крыльям. Мы протискиваемся, пролезаем, лавируем.
Малыши идут за нами, не подозревая об опасности. Колючки впиваются им в крылья, выдирают пух из спинок и крыльев.
– Больно! – кричит Кер, вытаскивая колючку из крыла.
– За мной! Сюда! – Я вывожу свое семейство на раскаленное, освещенное солнцем пространство.
Нагретый асфальт становится липким и мягким.
Вокруг свисающих красных цветов кружат мухи, пчелы, бабочки, стрекозы. Рея поворачивается и хватает в клюв осу, выплевывает ее, придерживает когтем, отрывает голову, крылья и глотает.
Малыши во всем подражают нам. Они ловят насекомых, смачивают их слюной, давят, глотают. Разрывают пчелу, по очереди пробуя разные части ее тела. Лишь птицам известно, сколько сладости скрыто в насекомых. Мы крутимся взад и вперед между цветками. Солнце поднимается все выше и выше. Оно нагревает воздух так, что он дрожит и волнуется над асфальтовой трясиной.
Насытившись сладкими насекомыми и мучными червями, я чувствую подступающую дремоту. Вокруг безветренно, спокойно и ужасающе жарко.
Мы летим к ближайшим деревьям, которые втиснулись в щель между растрескавшимися стенами домов.
Уставшие, измученные, мы садимся на ветки в прохладном, тихом, уединенном уголке. Над нами неподвижно свисает зеленый купол апельсиновых листьев.
– Сарторис! Сарторис! – зову я сорочатсонным голосом.
Мы сидим на тонкой ветке, куда до нас не доберется ни змеях ни куница. Сорочата устроились напротив нас. Глаза затягиваются пленкой, когти судорожно сжимают ветку. Я засыпаю, слыша, как издалека доносятся сонные вскрикивания других сорок. Когда солнце в полдень замирает в зените, все птицы становятся сонными и устраиваются отдохнуть и хотя бы немного вздремнуть.
Издалека доносится глухой грохот. Земля дрожит, листья на деревьях вздрагивают.
Я взмываю ввысь к просвечивающей сквозь крону синеве, парю над покатой крышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93