Я это понимаю, доктор Маниту это понимает, и вы, если заслужили по праву все свои дипломы, тоже должны это понимать.
— Много шума из ничего, — сказал я.
— Уж точно это не «Сон в летнюю ночь» — в моей жизни нет места комедии, доктор. Я бедное-пребедное дитя трагедии. Моя мать умерла страшной смертью, и я имею право вести себя отвратительно, правда? Ее смерть дала мне свободу действий. — Эрик молитвенно сложил руки. — Спасибо тебе, мамочка, за огромный простор для деятельности.
Он так сильно сполз вниз, что уже буквально лежал в кресле.
— Ну ладно. — Эрик улыбнулся. — Давайте поговорим о чем-нибудь более жизнерадостном.
— Поскольку вы возвращаетесь в Стэндфорд и я, скорее всего, больше с вами никогда не увижусь, позвольте вызвать ваш гнев, посоветовав обратиться к кому-нибудь... Эрик, выслушайте меня. Я вовсе не говорю, что вам требуется лечение. Однако недавно вы перенесли ужасное испытание и...
— Да вы просто мешок с дерьмом, — оборвал меня он. На удивление, его голос оставался мягким. — Как вы можете рассуждать о том, что мне довелось перенести?
— Я не рассуждаю, а сопереживаю. Когда умер мой отец, я был старше вас, но ненамного. Мой отец тоже сам пришел к своему концу. Когда умерла мать, я уже был гораздо старше, но ее утрата причинила мне гораздо более сильную боль, поскольку мы с ней были очень близки, а после ее смерти я остался сиротой. Это очень тяжело — ощущение одиночества. Смерть отца явилась большим ударом по моему чувству справедливости. Ну, тот факт, что можно вот так просто лишиться чего-то очень значительного. Ощущение собственного бессилия. Ты смотришь на мир другими глазами. По-моему, имеет смысл выговориться перед человеком, готовым тебя выслушать.
Черные глаза Эрика не отрывались от моих. У него на шее забилась жилка. Улыбнувшись, он ссутулился.
— Замечательная речь, приятель. Как это называется? Конструктивное саморазоблачение? Тактика номер пятьдесят пять В?
Я пожал плечами.
— Хватит.
— Извините, — смущенно произнес он. — Вы хороший человек. Вся беда в том, что я — нет. Так что не тратьте время напрасно.
— Похоже, ты здорово на этом зациклился.
— На чем?
— На том, что ты своенравный вспыльчивый гений, которому все прощается. Судя по всему, почему-то ты вбил себе в голову, что талант неразрывно связан со странностями. Но мне приходилось встречаться с по-настоящему плохими людьми, и тебе далеко до членства в этом клубе.
Эрик залился краской.
— Я же извинился. Зачем крутить нож в ране, мать вашу?
— Можешь не извиняться, Эрик. Сейчас речь идет о тебе, а не обо мне. И ты был прав, это действительно конструктивное саморазоблачение. Я решил немного приоткрыть себя в надежде, что это подтолкнет тебя принять мою помощь.
Он отвернулся.
— Чушь собачья. Если бы отец не повел себя как нервная дамочка, мать его, и не потерял самообладание, ничего бы не случилось.
— Но действительность все равно осталась бы неизменной.
— Дайте мне отдохнуть.
— Эрик, забудь о философии. Забудь о психологии. Твоя сущность состоит в том, что ты переживаешь, что чувствуешь. На долю большинства твоих сверстников не выпадает таких испытаний, какие достались тебе. Мало кого волнуют проблемы чувства вины и раскаяния.
Эрик вздрогнул, словно я встряхнул его за плечи.
— Я говорил... абстрактно.
— Неужели?
Он словно приготовился прыжком сорваться из кресла, но тотчас же взял себя в руки. Рассмеялся.
— Значит, вам довелось повидать немало плохих людей, да?
— Больше, чем мне хотелось бы.
— Убийц?
— В том числе.
— Серийных убийц?
— И их тоже.
Снова смешок.
— И вы считаете, я не подхожу?
— Давай назовем это научным прогнозом, Эрик. Хотя в одном ты прав: я тебя действительно совсем не знаю. Мне также кажется, что чувство вины для тебя не простая абстракция. Отец и сестра рассказали мне, сколько времени ты проводил с матерью, когда она болела. Взял академический отпуск...
— И вот теперь пришло время расплаты? Я должен выслушивать все это дерьмо, мать вашу?
— Встреча со мной — это вовсе не наказание.
— Ну да, особенно если меня сюда притащили против воли.
— Неужели отец и вправду может тебя заставить что-то сделать против твоего желания? — удивился я.
Эрик промолчал.
— Ты пришел сам, — продолжал я. — По своей воле. И поскольку наше с тобой знакомство ограничится одной-единственной встречей, самое лучшее, что я могу сделать, — это дать тебе совет, а дальше как знаешь.
— Мой вам совет — забудьте обо всем и не тратьте свое драгоценное время. Во-первых, меня просто не должно было быть здесь. Я не имел права вмешиваться в ваши отношения со Стейси.
— Стейси не имеет ничего против...
— Это она так говорит. Стейси всегда так поступает — идет по пути наименьшего сопротивления. Верьте мне, пройдет немного времени, и она будет волосы на голове рвать. В первую очередь потому, что Стейси меня ненавидит. Я бросаю тень на всю ее жизнь. Лучшее, что я для нее сделал, — это уехал из дома. Стэндфорд — это самое последнее место, куда она хотела бы поступить, но поскольку отец на нее давит, она снова уступит — пойдет по пути наименьшего сопротивления. Стейси приедет в Стэндфорд, поживет рядом со мной и снова начнет меня ненавидеть.
— Пока вы в разлуке, ее ненависть затихает?
— Разлука смягчает сердца.
— Иногда разлука делает сердца пустыми.
— Глубокомысленное изречение, — презрительно бросил Эрик. — Столько глубокомысленности, мать твою, а до вечера еще далеко.
— Ты действительно считаешь, что Стейси тебя ненавидит?
— Я в этом уверен. И тут я совершенно бессилен. От старшинства в семье никуда не деться, и она просто должна смириться с тем, что навсегда останется второй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128