Но он резко отличался от запаха гниющих останков, что наводнял саму пещеру. Собрав остатки сил, девушка бросилась вперед. Зловонный жаркий ветер дул все свирепей и яростней, свет усиливался, и наконец, дрожа, Тахгил шагнула за порог пещеры и оказалась в совершенно ирреальном пейзаже.
Если бы мир умел видеть и решил бы взглянуть на девушку, стоявшую под сводами каменной арки, взгляду его предстало бы следующее: тонкая и гибкая, как стебелек лотоса, фигурка в обносках, спутанные грязные волосы непонятного цвета, обрамляющие замызганное личико такой невероятной, безупречной красоты, что мир смотрел бы в изумлении и не мог насмотреться, тщетно выискивая хоть малейший изъян. Ибо так красиво было это лицо, так изящны и соразмерны все его черты и пропорции, что казалось — то не живое существо из плоти и крови, а ожившая картина или статуя, изваянная из наилучшего мрамора резцом гениального скульптора.
А вот каким видели сейчас мир зеленые глаза, сиявшие на этом безупречном лице: пустыня — но какая! И в страшном сне не приснится. Ни единого растения — ни травинки, ни деревца. Над головой темное, низко нависающее небо, все в тучах, подсвеченных мрачным сиянием. То были не легкие летучие облака весенних дождей и не тяжелые грозовые тучи летних бурь — нет, небосвод застилал толстый слой черного дыма, сквозь который с трудом просачивались слабые лучи солнечного света. Да и само небесное светило казалось сквозь эту черную пелену лишь тусклым размытым пятном.
Рядом с выходом из пещеры виднелось несколько небольших прудиков, примостившихся в углублениях изъеденных непогодой скал. Над каждым прудиком поднимался столб пара, а камни вокруг были покрыты блестящим белым налетом, похожим на снег или лед.
Землю вокруг испещряли воронки небольших кратеров: одни из них зияли пустотой, как разверстые жадные рты, другие извергали струи горячего газа, что смешивались с дымом и прочими испарениями. Эти отверстия обросли игольчатыми ядовито-желтыми кристаллами, между которых были натянуты тоненькие стекловидные волоски.
Чуть в отдалении возвышались гротескные пики, более всего похожие на гигантские горы подгоревших ирисок, выброшенных Королевским Кондитером Каэрмелора. В просветы между этими нелепыми завитками скал проглядывала река — оранжевая, а у берегов золотистая. Она медленно катила тяжелые, вязкие воды, поверхность которых усеивали черные хлопья. Далее, куда хватало глаз, вздымались мрачные уступы черных гор, в одном месте словно бы перерезанные янтарной лентой тягучего водопада.
Тахгил поняла, что попала в Намарру. Ее принес сюда мусорщик, огромное тугодумное создание, чье единственное занятие состоит в том, чтобы собирать провизию для пополнения кладовых. Излюбленная добыча его — смертные. Смутный инстинкт заставляет мусорщиков выбирать себе жертву, в которой теплится еще достаточно жизни, чтобы мясо некоторое время оставалось свежим — но все же не столько, чтобы эта самая жертва могла оказать сопротивление гастрономическим поползновениям хозяина кладовой. Раненых или больных жертв мусорщики притаскивают в свои логова, где раньше или позже пожирают. Конкретно этот мусорщик устроил кладовую в Намарре, в районе, который люди терпеть не могут и называют Таптартарат.
Тахгил-Ашалинда знала кое-что о Таптартарате — запомнила из затверженных в детстве уроков. Даже через тысячу лет этот край так и не обрел покоя. Под ним бушевало невообразимое пламя. Теперь Тахгил вспомнила, откуда ей знаком местный запах: вонь самородной серы, та самая вонь, что омрачила последние дни Тамхании. Однако Таптартарат был не столь опасен: его подземные огни просачивались на поверхность, постепенно высвобождаясь и не накапливаясь в количестве, достаточном для сильного извержения.
Почти рядом с выходом из пещеры проходила дорога — во всяком случае, нечто, что можно было счесть за дорогу. Она бежала меж похожих на груды жженого сахара завитков. Волнистую поверхность ее выстилал какой-то странный материал, похожий на акулью кожу, кое-где отделанную миниатюрными зубчиками. Местами кожа собиралась в морщины, напоминающие то ли хаотическую сеть запутавшейся веревки, то ли густо сплетенные корни огромного окаменевшего дерева.
Подгоняемая стремлением уйти от гибельной пещеры, Taxгил-Ашалинда отважно зашагала по странной тропе, на ходу расшвыривая попадающиеся под ноги яркие кристаллы цеолита. Снизу веяло жаром. По коже девушки сбегали ручейки пота, каждый вздох обжигал горло. Железная пряжка на шее раскалилась. Отойдя настолько, что пещера уже скрылась из виду, Тахгил наткнулась на зияющий прямо посреди дороги большой провал. Осторожно обходя его, она заглянула внутрь: там, всего в трех-четырех футах от поверхности, тек красный поток. Оказывается, эта дорога была всего-навсего верхним, застывшим слоем реки из раскаленной лавы. Местами, должно быть, ненадежная крыша не превышала в толщину и пары дюймов. Тахгил двинулась дальше, но теперь держалась у самого края, где застывший слой был прочнее всего.
У подножия склонов, над которыми диковинными исполинскими деревьями вились столбы дыма, раскинулись лавовые озера — рубиновые зеркала. Повсюду сдутыми шарами громоздились куски застывшей лавы. Из дымных ям наружу летели мириады белых пузырей — куски пемзы. То и дело шлаковая поверхность дороги вздымалась и морщилась, грозя неосторожному путнику бедой. Из любой щели мог неожиданно вырваться язык пламени вышиной с Причальную Мачту. Сердцевина этих столпов пламени полыхала ослепительной белизной. Гасли они так же внезапно, как и появлялись, но в утомленных глазах девушки еще несколько мгновений плясали белые отсветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169