!!
Ну вот, именно то, чего я боялась.
Но тут вмешалась его жена:
– А если это все же совпадение, Костя? Не пойдешь же ты «придушивать» невиновного человека?
Тот же довод, но из уст его жены, подействовал на Костю более успешно.
– Тогда я займусь поисками «улик», как вы выражаетесь.
– Послушайте, Костя, – вмешался Джонатан, поняв, в чем дело, – мы с вами начали этот разговор с вашего клятвенного обещания сохранить его в тайне. Вы не имеете права предпринимать что-либо, потому что иначе вы раскроете нашу тайну. Оля находится в смертельной опасности, и залог ее жизни – понимаете, жизни! – в том, что никто, ни одна душа, даже ее собственная мама не знает, что она в Москве. Если вы проявите хоть малейшую инициативу, вы подставите Олю под руку убийцы. Прошу вас, будьте мужчиной и обуздайте ваши чувства!
Костя молчал, гладя щепотью усы. Задумавшись, он выдвинул подбородок вперед, в силу чего нижние зубы хищно оскалились, и лицо его было полно ненависти и глухой ярости.
– К тому же, если вы пойдете напролом, вы рискуете отправиться вслед за вашей матерью, – жестко добавил Джонатан.
– Хорошо, – наконец произнес Костя. – Вы меня держите в курсе. И если моя помощь понадобится – то я в любое время, днем и ночью, только свистните.
– О'кей.
Джонатан повернулся ко мне:
– Пошли?
– Нет. У меня еще есть мысль.
Костя живо откликнулся:
– Какая?
– Я, как я вам уже сказала, родилась в роддоме имени Индиры Ганди. Не было ли у вашей мамы там подруг?
Костя почесал в затылке и глянул за помощью на жену.
– Я тоже не знаю… – расстроилась Людмила.
– У нее были подруги, еще со времен института, – сказал Костя, – кажется, тоже работали акушерками, но где?
– Запиши все данные, – предложил Джонатан. – Попробуем разобраться сами.
Уходили мы от Кости с Людмилой с четырьмя телефонами, двумя адресами и обещаниями Кости ничего не предпринимать без нашего ведома.
Никогда в жизни я не испытывала подобной усталости. Я была опустошена, мое тело отказывалось чувствовать, мой разум отказывался работать… Наверное, именно в таком состоянии люди совершают самоубийства: ничто больше не дорого, ничего больше не интересует, и никакой радости, пусть даже пустячной, крошечной радости – вкусно поесть, когда голодна, плюхнуться в кровать, когда утомилась, ополоснуться душем и почувствовать, как новые, освежающие силы вливаются в тело, – я уже не была способна испытывать. Называется ли это апатия или, может, депрессия – я не знаю; но день «хождения по трупам» переполнил чашу, и без того уже наполненную смертью до краев…
Мне казалось, что я не доживу до утра, что я умру.
Ничего не хотелось делать. Едва плеснув воды в лицо, не приняв даже свой обычный душ, я сбросила одежду и упала на кровать.
И забылась мертвым сном, тяжелым, неосвежающим сном без сновидений.
Кажется, электронный циферблат высвечивал три часа, когда я открыла глаза. Мне показалось, что в моем номере кто-то есть. Я слышала дыхание, тяжелое, хрипловатое. Я повернула голову.
Через мою комнату двигалась процессия. Серые размытые фигуры шли медленно и мерно. Я узнала Кати, она была первая; за ней шла отравленная медсестра; акушерка Куркина медленно двигалась ей вслед, главврач Демченко замыкала шествие. Они пересекали мой номер по направлению к шкафу, дверца которого служила входом в какое-то другое измерение…
Но в комнате были еще другие люди: из угла на меня смотрел Игорь. Смотрел так, будто я была мертвая и лежала бездыханно на моей кровати, а он пришел попрощаться со мной. Я хотела ему сказать: Игорек, ты обознался, тебе показалось, я на самом деле жива, я просто сплю! Но губы мои меня не слушались, и я не сумела выдавить из себя ни звука.
Вдруг от письменного стола отделилась Шерил и подошла ко мне. Присев на край кровати, она сказала:
– Ты думала, это так просто – умирать? Нет, это больно. Это чудовищно. Это отвратительно.
«Когда-нибудь все равно придется, – хотела я ответить ей. – Это не от нас зависит», – но я была безмолвна, парализована, будто я уже и впрямь умерла.
Мне вдруг сделалось страшно, – страшно до паники, до ужаса, до холодного пота и шерсти дыбом.
– Зависит, – донесся до меня ответ Шерил на мои невысказанные слова. – Нельзя терять волю к жизни…
Я рывком села на кровати. Голова кружилась, в ушах еще звучал голос Шерил, и глаза мои не улавливали реальные очертания предметов: серый мрак клубился вокруг меня, и в этом мраке мне все еще чудились безмолвные фигуры приснившихся мне людей.
Я принялась тереть глаза и хлопать себя по щекам, и спустя несколько мгновений мой номер прорисовался передо мной в своих нехитрых очертаниях: стол, стул, кресло, тумбочка с телевизором… И кровать, на которой сижу я. И, самое главное, он был пуст! Все это было не более чем сон.
Какое счастье!
Я спустила ноги на пол. Было действительно три часа. В номере стояла невыносимая жара. Я поплелась в ванную, приняла душ. Обмотавшись полотенцем, я уселась на стул и закурила сигарету. Вряд ли я сумею заснуть после подобных сновидений…
Мне снилась Шерил. Она сказала, что нужно иметь волю к жизни…
И вдруг я поняла: Шерил пришла в сознание!
Я надела халат – длинный шелковый халат чудесного брусничного цвета с золотисто-бежевыми отворотами – и, заперев свою комнату, направилась по коридору к номеру Джонатана.
Спит он? Отчего бы ему не спать в три часа ночи? Неудобно будить… Но – пусть я эгоистка, –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138