— крикнула сверху Нуник.
Арам быстро закрыл глаза, потом медленно, будто они у него слипались, открыл — сперва один, потом второй. Если Нуник смотрит, она подумает, что брат спал.
А телефон надрывался. Это был даже не телефонный звонок, а кукареканье искусственного, заводного петуха, с помощью которого горожане хотят восстановить связи (порванные ими же самими!) с родной природой... Тьфу! Продолжающееся кукареканье в конце концов Арама разбудило. Он, собственно, уже и не спал — так, дремал на старом, продавленном и мягком диване. Ноги вытянуты к камину, в котором огонь уже не пляшет, но еще сохраняется блаженное тепло. Стоило ему протянуть руку, он поднял бы трубку, и петух тут же бы умолк. Но его разморило, комнатное тепло разлилось по жилам, и протянуть руку было столь же невообразимо, как пересечь океан.
— Ты что — без слуха и без нервов?! — кричала с лестницы Нуник, не предпринимая сама ничего, словно ей предстояло бы спуститься не с лестницы, а с Арарата.— Ты... ты...
— Великолепный дуэт,— лениво произнес Арам,— твое меццо-сопрано и мерзкий фальцет петуха.
В пепле еще жили искры, тлеющие огоньки дружески подмигивали Араму и тут же задыхались от пепельного удушья. Арам не мог оторвать глаз от искр. Он попал в зачарованный мир, откуда не хотелось возвращаться. Телефон был повседневностью, то желанной, то неприятной (впрочем, это все равно), Араму хотелось отделить от телефона эту горячую безмятежность.
А телефон все звонил.
— Может быть, междугородный? — пробормотала Нуник и вдруг, сорвавшись с места, понеслась вниз по деревянным ступенькам. А подбежав, схватила трубку с такой страстью, словно Арам вот-вот мог ее у нее вырвать.
«Бедный петух,— подумал Арам.— Подавился собственным криком»,— и снова лениво закрыл глаза.
— Кто бы ни был, я сплю,— сказал он, не открывая глаз.— Я сплю по важному делу,— добавил он и улыбнулся, лежа с закрытыми глазами; выражение «спать по важному делу» по аналогии с выражением «уйти по важному делу» придумал он сам и любил этим похвастаться.
— Да! Да! — Нуник и теперь кричала.— Говорите громче! Не слышно! — И вдруг перешла на русский: — Да, да, все правильно. Да, он дома,— и толкнула брата: — Эй, спящий красавец, тебя!—И в трубку: — Да-да, сейчас позову, он в другой комнате.
- Я же тебе сказал, что я сплю.
— По-русски говорит. Девушка.— И высунула язык: — Наверно, тоже по важному делу.
— А я сплю по-армянски... Что — русская девушка?—Арам тут же открыл глаза, сел, одурманенно глядя на искры в камине.— Спроси кто.
— Из Москвы. Меццо-сопрано.— Передразнивая: — «Будьте добры, попросите Арама Тиграновича».— Показала брату язык.— Посмотрите-ка на этого Арама Тиграновича!
— Из Москвы? — Арам поймал на лету брошенную ему сестрой трубку.— Ты уходи, уходи.
— Ухожу,— сказала она и основательно уселась напротив брата. Московское меццо-сопрано (судя по голосу, приятная девушка,решил Арам) вежливо осведомилось, в самом ли деле она говорит с ереванским архитектором Арамом Тиграновичем Ваганяном, и, получив подтверждение, сообщила, что сейчас передаст трубку молодому врачу из Стамбула Энис-бею.
— Остальное объяснит наш гость. Он сказал, что вы говорите по-английски.
Арам согласился, что по-английски объясниться сможет, но, так как имя гостя ни о чем ему не говорило, уточнил:
— Вы уверены, что вашему гостю, нужен именно я?
Девушка ответила, что уверена, если только он в самом деле Арам Тигранович Ваганян.
— Кто это? — сгорая от любопытства, спросила сестра.
— Я же тебе велел — сгинь, испарись, смени волну! — оторвав от губ трубку, почти заорал Арам.— Иди в другую комнату, сядь перед зеркалом и возьми трубку параллельного телефона!
— Очень надо,— сказала Нуник, но с места не двинулась.
А трубка уже заговорила по-английски. Человек представился и напомнил, что познакомились они два года назад в гостинице «Националы». Он был с отцом. Они побеседовали, и Арам-эфенди (Арам улыбнулся себе под нос: Арам-эфенди!) дал ему свою визитную карточку.
В памяти Арама что-то смутно шевельнулось.
— Да-да,— сказал он,— конечно, помню.— И вдруг туман чуть-чуть развеялся, он увидел отца и сына с русской переводчицей. Лиц не вспомнил, а день тот в памяти всплыл.— Конечно, помню, в «Национале»... Как поживает ваш отец, Энис-бей?..— Что это — отключился телефон? — Вы меня слышите?..
— Отец... Отец умер три месяца назад... Арам на миг онемел.
— Я вам сочувствую, очень сочувствую, Энис-бей...— И вдруг имя отца этого молодого турка неожиданно вспомнилось.^ Ведь Риза-эфенди, я помню.был еще не стар...— Других слов он не нашел, да и что тут скажешь?
Энис-бей поблагодарил его за соболезнование, даже, наверно, был тронут тем, что Арам помнит его отца по имени.
— Ему было шестьдесят семь лет, Арам-эфенди, всего шестьдесят семь...
Нуник тоже с грехом пополам говорила по-английски, но из односторонних обрывочных фраз сути не понимала. Только увидела, что брат вдруг стал очень серьезен, даже лицо осунулось.
Энис-бей сказал, что его звонок в Ереван — последняя воля отца, что отец часто вспоминал их встречу в «Национале» и их беседу. Еще сказал, что, может быть, сможет приехать в Ереван дня на два, если, конечно, Арам-эфенди не возражает — ведь у него других знакомых в Армении нет. И, не дожидаясь ответа Арама, добавил:
— Это тоже последняя воля отца, я обещал отцу...
Араму показалось, что он чересчур медлит с ответом, хотя произнес сразу же:
— Когда, каким рейсом вылетаете? Я вас встречу.
— Спасибо,— английское слово дрогнуло в устах молодого турка.— Я не хотел бы вас затруднять. Приеду — позвоню из гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179