– Да нет, у тебя не поднялась бы рука, – возражаю ему. – Ей было хорошо за шестьдесят, слепая, а еще у нее был муж, точнее, бывший муж, который жил на верхнем этаже ее дома. По-моему, когда они развелись, ей не удалось выставить его за дверь. Он как жил у нее, так и продолжал жить. Миссис Си не могла свободно передвигаться по дому. У нее были костыли, трость. Еще у нее было набитое чучело, гиппо по кличке Ту-ту, которого она усаживала за кофейный столик и вела с ним разговоры. Бывший муж когда-то спустил ее с лестницы, и у нее, по-моему, было сломано бедро, которое плохо срослось… Так вот что она сказала…
Гордон задыхается от кашля, подавившись куском французской булки.
– Так он что, спихнул ее с лестницы? – переспрашивает Гордон.
– У них постоянно происходили баталии. Она требовала, чтобы он платил ей за квартиру.
– Так он спустил ее с лестницы из-за квитанции об оплате квартиры? – спрашивает Виктор.
– Кто знает? По крайней мере, она считала, что он обязан платить ей за квартиру. Говорила: «С какой стати он живет в моем доме бесплатно?» Суд вынес решение при разводе, что дом принадлежит ей. По меньшей мере раз в день она забиралась по лестнице и дубасила его своей палкой. А он отплачивал ей тем же. По правде говоря, мне он нравился. Мог, например, перелить в одну кастрюльку все, что было в холодильнике, положить в кастрюлю с супом кусок воска, снять с телевизора кнопку объемного изображения, – выкидывал всякие такие штуки.
– Дальше, дальше рассказывай, – просит Гордон.
– Ты все это выдумываешь, – с сомнением в голосе произносит Виктор. – Ладно, так что же случилось? Почему ты отправилась в Мексику?
– Понимаешь, произошло вот что. В один прекрасный день мистер Си умер.
Оба, и Виктор, и Гордон, находят это чрезвычайно забавным. Виктор хохочет, вытаращив глаза, Гордон тоже давится от смеха.
– Миссис Си спустилась вниз страшно взволнованная и заставила моего брата пойти проверить. Ее муж умер во сне.
Гордон умолкает. На лице недоумение, губы плотно сжаты.
– Как печально, – говорит он.
– Так, по крайней мере, дом перешел в ее безраздельное владение, – говорит Виктор. Он отворачивается, нахмурившись, как бы оценивая мысленно все преимущества одиночества.
– Нет, – говорю я. – Миссис Си объявила, что не в силах оставаться жить в этом доме. Продала дом, поэтому нам пришлось уехать. Конечно, можно было вернуться к матери и остаться на лето в ее квартире. Но отец все еще был в Мексике, а моему брату только что исполнилось четырнадцать лет, и он с ума сходил по машинам, поэтому мы отправились в Мексику.
– Вот это история! – восклицает Виктор.
– Не слышала, что потом стало с миссис Си? – спрашивает Гордон.
– Так ты нашла в Мексике своего отца? – интересуется Виктор.
– Слышала, что миссис Си переехала в Монтгомери, штат Алабама. И нет, с отцом мы так и не встретились.
– А как вам, ребятишкам, удалось оплатить путешествие в Мексику?
– Да просто расплачивались наличными, – отвечаю я.
Мой брат был богатеньким подростком. Торговал марихуаной в туалетах, по меньшей мере, дюжины различных средних школ. Сейчас торгует марихуаной в Аризоне. Он богат, настоящий подонок. Жену его зовут Сарой, она увлекается верховой ездой, – и что самое отвратительное, – лошадям они тоже дают наркотики.
– Ты, должно быть, говоришь немного по-испански? – спрашивает Гордон, и я киваю в ответ.
– Не знал об этом, – удивляется Виктор. – Никогда, никогда даже и не подозревал за тобой таких способностей.
Когда вношу второй поднос с французскими тостами, у Виктора, наконец, тоже пробуждается аппетит.
– И мне один! – просит он.
Все утро мы провели в разговорах. На лице Виктора мало-помалу появляются краски, и он выглядит… счастливым, таким счастливым, каким я его никогда не видела. Он выглядит… не знаю, как назвать это, – каким-то домашним.
Отправляюсь вслед за Гордоном на кухню, любуясь его легкой, размашистой походкой. Показываю ему, где что лежит. Кухонька у нас тесная, в ней четыре кособоких шкафчика, газовая плита столетней давности, белый пузатый холодильник, все стенки которого внутри покрыты льдом и старый консервный нож. Кухня отделена перегородкой от комнаты, где все наши вещи, наш стол, наше окно. Кухня узенькая, как девичий башмачок.
Гордон взбивает яйца с молоком и обмакивает в этой смеси ломоть хлеба. Потом, бросив на раскаленную сковородку, обжаривает в масле.
– Все еще недовольна, что я пришел? – спрашивает он, сосредоточенно глядя на сковородку.
– Кто говорит, что я недовольна твоим приходом?
– Брось, Хилари, я же вижу. – В его тихом голосе твердая убежденность в своей правоте.
– Просто счастлива, – говорю ему, – что ты здесь. Ты нравишься Виктору.
– Я нравлюсь Виктору. И Виктор мне нравится. И ты мне нравишься.
– Зачем ты явился?
– Хотел посмотреть, как ты живешь. Раньше просто в голове не укладывалось, как ты можешь жить с ним. Все время думал: «Как такая хорошенькая женщина живет в этой мрачной развалюхе с таким вот мужчиной?»
– А что теперь думаешь?
– Думаю, что все мы попали в переплет.
На сковородке что-то шипит. Гордон быстро переворачивает ломоть хлеба. Поджаренная сторона с желтовато-коричневой корочкой выглядит очень аппетитно. Гордон продолжает:
– Все вспоминаю прошлую ночь…
– Ш-ш-ш…
Он шепчет:
– Вижу все так ясно, будто в голове у меня кинопроектор. Только о тебе и думаю.
– И еще думаешь о девчонке, с которой устроился на часок за лодочной пристанью в Бостоне.
– Я на ней женился, – говорит Гордон. – И сейчас женат на ней.
Так, кое-что начинает проясняться. Конечно, он женат. А почему бы ему не быть женатым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79