Сегодня Виктор дремлет, когда раздается звонок. Знаю, что это Гордон. Включаю воду в кухне, чтобы Виктор не подслушал наш разговор, если проснется. Прижимаю трубку к самым губам, когда говорю.
– Не могу сейчас с тобой увидеться, – объясняю Гордону. – Мне важно побыть несколько дней с Виктором.
– Ты все время с Виктором, – обиженно ворчит Гордон. – Когда ты не была с Виктором?
– Ты понимаешь, о чем я говорю, – пытаюсь успокоить его.
Гордон тяжело вздыхает в трубку.
– Все еще сердишься, что я рассказал ему, зачем ты поехала в Бостон? Что собиралась повидаться с его отцом? Ты не права, Хилари.
– Нет, – соглашаюсь я. – Конечно, не права.
– Мы боялись, что ты утонула. Собирались звонить его отцу, чтобы узнать, не добралась ли ты туда другим путем. Мы не знали, что случилось.
– Понимаю, – отвечаю я. – Все понимаю.
– Давай увидимся в прачечной завтра утром, – просит Гордон. Он так старается сдерживаться. Голос печальный, хотя пытается говорить уверенно. – Посижу с тобой, пока белье стирается.
– Откуда ты знаешь, что я туда езжу?
– Потому что слежу за тобой, – отвечает он. – Пожалуйста, не сердись, но я ехал за тобой в своей машине.
* * *
Гордон звонит опять в шесть часов, он немного пьян. Виктор уже не спит, лежит в постели с книжкой в руках. Так как ночи для него ужасны, перед сном вводим ему небольшую дозу морфия, после чего он становится непривычно тихим и благостным. Сейчас он язвительно ухмыляется над своей книгой, подолгу не переворачивая каждую страницу.
– Завтра, – говорю я Гордону, – сейчас занята. Готовлю кое-что.
– Что ты делаешь? – спрашивает Гордон. В трубке слышен шум, доносящийся из бара, кто-то требует пива.
Объясняю Гордону, что готовлю обед, – это неправда. Не готовлю я никакого обеда, потому что перед Виктором все еще стоит стакан вина и остатки завтрака. Я отмеряю картон, чтобы сделать задники для рождественских картинок, вырезанных из журналов. Кухонный стол завален клеем, обрезками глянцевой журнальной бумаги и сохнущими бумажными украшениями. Я приделала бечевки к тем, что закончены, и повесила их на елку.
– А если бы я сказал тебе, что нам срочно надо увидеться? – спрашивает Гордон.
– Нам всегда надо срочно, – отвечаю ему. Проделав дырочку в голове игрушечного медведя, привязываю золотой ленточкой металлическое колечко.
– А что, если бы я сказал, что здесь был отец Виктора и расспрашивал о нем?
– Когда? – Положив медведя на стол, счищаю зубцом вилки клей с пальцев. – Где ты? У Кеппи?
– В «Таверне».
– Откуда ты знаешь, что это его отец?
– Знаю, Хилари, – отвечает Гордон. – Он сказал, что ищет Виктора, и ему известно, что тот находится в Халле.
Вспоминаю о той записке, которую послала отцу Виктора. На конверте, ясное дело, был штамп почтового отделения в Халле, а на штампе, скорее всего, стояло название города.
– Это я виновата, – говорю ему.
– Всегда и во всем виновата Хилари, – пьяным голосом, заикаясь, бормочет Гордон. – Если я лягу спать пораньше, ты заберешься опять ко мне?
– Гордон…
– Если я свалюсь с крыши, ты придешь ухаживать за мной? Если я напьюсь до чертиков и отколошмачу тебя, захочешь ли ты меня так же сильно, как Виктора? Так как, Хилари?
Темно, хоть глаз выколи, поздняя ночь. Раздается звонок в дверь, второй. Стою в дверях, вопросительно глядя на Виктора. Он пожимает плечами и озадаченно смотрит на меня. Читает одну из моих книг – о космических путешествиях и НЛО, она лежит у него на коленях вверх обложкой.
– Думаешь, это Гордон? – спрашивает Виктор.
– Нет, Виктор, – отвечаю я. – Нет, это твой отец, совершенно уверена.
Присаживаюсь на край постели. На столике рядом с кроватью вино, пузырек с таблетками, полстакана молока и куча скомканных бумажных салфеток со следами крови. Виктор, взяв мою руку, обводит кружочками костяшки пальцев.
– Хочу изучить то, что интересует тебя, Хилз. Вчера читал твою книгу о костных заболеваниях у собак. Очень интересная работа о датских догах. Эта книга о космосе немного сложнее, – говорит он. – А морфий и вино мешают сосредоточиться. Все расплывается перед глазами. Даже черты твоего лица, Хилари, вокруг твоей головы нимб, что-то вроде золотистой ауры. Вот теперь Эстел гордилась бы моими успехами: я вижу ауру. Снова звонок.
– А этот золотой нимб ты видишь вокруг всех предметов? – спрашиваю я.
– Нет, вокруг некоторых – голубой, вокруг других – розовый.
Опять звонок, я вздрагиваю.
– Человек рождается свободным, а его заковывают в цепи, – говорит Виктор. – Знаешь, кто сказал это, Хилари?
Трясу головой.
– Руссо. «Об общественном договоре». Тысяча семьсот шестьдесят второй год. Руссо думал, что человек рождается невинным и добродетельным, и если он следует своим природным инстинктам и побуждениям, то остается справедливым и добрым. А что ты думаешь, Хилари? Что случится, если человек будет следовать своим природным инстинктам?
– Хочешь, чтобы я открыла дверь, Виктор?
– А Гордон следует своим природным инстинктам? – спрашивает Виктор.
– Лучше спросить об этом у Гордона.
– Кто позвонил отцу: ты или Гордон?
– Я написала письмо, – отвечаю ему.
– Еще вопрос, Хилз, – говорит Виктор. Обхватывает руками мое лицо. – Тебе было бы легче, если бы я уехал? Мой отец хочет забрать меня домой, или еще куда-то. Ты должна ответить мне, Хилари, потому что сегодня ночью здесь разыграется битва, и я просто хочу быть уверенным, что стоит сражаться.
На лице Виктора отражается полное понимание сложившейся ситуации. По его тону ясно, что он согласится с любым решением. Начинаю говорить, сознавая, что причины, побудившие меня так ответить, понять нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79