Виктор волнуется, не знает, где она. Запомни: Вик – твой приятель.
– Пошел ты к черту! – отвечает Гордон и перепрыгивает через борт грузовика.
Когда я со своим фонариком вступаю в освещенный круг, Кеппи притворяется, что не замечает ни меня, ни Гордона.
Включив фары, Гордон выезжает с фунтовой дороги на шоссе. Лицо мрачное, плечи опущены. Я сижу рядом, прижавшись щекой к его плечу. Он говорит:
– Кеппи первым узнал, что я собираюсь жениться. Родители мои жили летом здесь, и мы звонили домой, чтобы сообщить им эту новость, но никто не отвечал. Тогда я позвонил в паб, и трубку поднял Кеппи. Мы рассказали сначала ему, а уж потом моим предкам.
– Кеппи знаком с Фредди? – спрашиваю я.
– Конечно. Конечно, знаком. Здесь все знают друг друга. Мне надо выпить. Не возражаешь, если где-нибудь остановимся?
Надо бы отказаться, объяснить, что слишком давно уехала от Виктора и уже пора возвращаться домой. Но не возражаю. Не могу отказать Гордону после той сцены с Кеппи. Поэтому коротко соглашаюсь. Несколько миль едем по неосвещенной дороге, а потом появляется сверкающий огнями центр. Так и должно быть: Рождество. Все витрины переливаются разноцветными огнями. На поросшей травой лужайке, со всех сторон окруженной небольшими магазинчиками, установлена фигура Санта Клауса, а с ним двенадцать северных оленей. В мерцающем свете разноцветных огней лицо Санта Клауса кажется изборожденным морщинами и напоминает мне Уолта. Вспоминаю покрытое морщинами лицо Уолта и его красивого сына. Интересно, какую жизнь прожил Уолт, есть ли у него жена, и если есть, то счастливы ли они. Я уже не доверяю своим суждениям. Уверена была, что «мерседовская» семья – самая счастливая, – и попала пальцем в небо. Какое уж тут счастье: три жены за три года. Уолт показался мне счастливым, но опять-таки, может, я ошибаюсь. Если бы я увидела, как мы с Гордоном выходим из машины: два молодых человека, нежно держась за руки, любуются рождественскими огнями, – разве я не подумала бы, что они счастливы?
Глава X
Совсем поздно возвращаюсь я к себе домой. Луна уже высоко в небе. Устала, с трудом волочу ноги. На лестнице останавливаюсь и прислушиваюсь. Из нашей квартиры доносится какой-то шум. Пока преодолеваю последние пролеты, слышу, как что-то падает на пол, с грохотом валятся книги и скрипят выдвинутые ящики комода.
Сначала думаю: «Вот это да. У нас в квартире грабители. Лучше повернуться и дать деру. Разумнее всего позвонить в полицию». Потом мне приходит в голову, что грабитель захватил Виктора, может, даже пристрелил Виктора или привязал его к стулу. Нельзя оставлять его в лапах грабителя, может, с ним что-то случилось. Знаю я, какой у Виктора характер: станет издеваться над грабителем. Или над грабителями. Станет насмехаться над ним, отпускать шуточки или просто усядется молча со злобной, издевательской усмешкой. Его не запугаешь оружием. Скажет: «Послушайте: я уже умираю. Так что, думаете, вы меня испугаете?»
Услышав страшный треск, бросаюсь наверх, перепрыгиваю через три ступеньки. Потом, остановившись, спускаюсь на один пролет вниз. Думаю: «Если там действительно грабители, чем я могу помочь Виктору?» Но все равно поднимаюсь обратно. Передо мной наша дверь с маленьким зеленым венком, который я повесила только вчера. Замок не взломан. Тогда осторожно приоткрываю дверь, ожидая увидеть троих парней, одетых во все кожаное. Но никаких парней нет. Посреди комнаты стоит Виктор, упершись руками в свои слабые бедра.
На полу посреди комнаты, у подножия кровати свалено все наше имущество. В одной куче зонтик, пакеты с молоком, удлинитель, груды книг, фен, открытый чемодан, газеты. Виктор вытряхивает в пластмассовое ведро для мусора содержимое ящика своего стола. На полу валяется вещевой мешок, набитый одеждой.
– В чем дело? – спрашиваю его, а сама готова заплакать. Ясно, в чем дело. Виктор готовится к отъезду, мы с ним уезжаем. Не хочу слышать его ответ. Не желаю слышать, что он скажет, мне неприятны его слова, его голос. Скажет мне, что знает, где я была… «Как могла я завести роман… влюбиться именно сейчас… как же я могла?..» Виктор мечется по комнате. Синие джинсы болтаются на нем, как на вешалке, он дрожит. Стараюсь не спускать с него глаз. Напряженно наблюдаю за ним, как акробат, работающий на трапеции, заботливо просчитывает каждое движение своего партнера. Затаив дыхание, наблюдаю за ним.
– Надо было поговорить со мной, – обращаюсь к нему, хотя в голове стучит, как молотком: «Нет, Хилари, не позволяй ему раскрыть рта. Не надо выяснять отношений».
Виктор не произносит ни слова в ответ. Молча ныряет в ванную комнату. Свет там не зажжен, и, ворвавшись туда вслед за ним, налетаю на Виктора. Он склонился над унитазом, его рвет. Рубашка взмокла от пота, широкая темная полоса тянется от ворота по спине. Обнимаю его и чувствую, как при каждом приступе рвоты напрягается его тело, остро выступают наружу ребра, кажется, вот-вот прорвут кожу. Последние силы покидают его, и он опускается на колени, судорожно цепляясь рукой за раковину. Пытается что-то сказать, но изо рта вырываются только невнятные звуки. Не разобрать… ни слова. Протянув назад руку, хватает меня за лодыжку. В комнате мерзкий запах, так пахнет цементный пол в подземном переходе. Прижимаюсь лицом к его волосам. И только тогда ощущаю привычный запах его тела, запах Виктора, а не запах рвоты и пота.
– Ничего… не выходит… больше… – выдавливает он с трудом. Обхватив руками сидение унитаза, опускает на него голову. Я перебираю завитки его влажных волос. Завитки прилипли ко лбу. Капли пота медленно скатываются с носа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79