А в старой церкви и в замке Мальтийского ордена пылятся теперь на чердаке документы, связанные пачками, сваленные в кучу. Многое изменилось вокруг, но замок на перешейке устоял перед натиском времени: гостеприимно принимал он приезжих, на берегу готовы были лодки, даже осенью, когда берега пустели и редко-редко въезжали в ворота, освещенные факелами, машины.
Однажды Король взял с собой сына и повсюду его водил. Но какой был смысл в том, что мальчонка вытягивал голову и сквозь занавески заглядывал в чужие квартиры,— он не желал ничего знать о своем происхождении и никогда не нырял в Лаго-Маджсре.
Где-то у озера был родной дом отца Ганса, и отца его отца, и отца того отца, в тесных комнатушках с низкими дверями, в которые входили, согнувшись, все их предки.
По много драгоценных воспоминаний осталось, документы, церковные регистрационные книги и официальные акты, в которых точно вписаны все дни рождений и смертей, только смерть отца не вписана, что, однако, не делало ее менее вероятной.
— Уж я в этом деле наведу порядок, дай только срок,— сказал дядя Ганс в ту пору Флеммингу, узнав, что отец был заключен в тюрьму Тегель и что имя надзирателя— Корфес. Но что значил узел с вещами, который у отца отобрали и так никогда не вернули? После этого были опустошены города и страны, миллионы людей изгнаны, ограблены, умерщвлены, дети, старики и даже нерожденные младенцы, быть может, Корфес сам и его дети пропали без вести, забыты, во всяком случае, бесследно исчезли. Еще сегодня взрываются бомбы и рушатся дома, погребая под развалинами мужчин и женщин, имен которых чаще всего никто не знает.
Но воды Лаго-Маджоре были в тот мирный день спокойны, лишь изредка ветер покрывал их легкой рябью. Деревья на берегу поднимались высоко к небу, прямые, как свечки, лучшая древесина в окрестности. И кирпичи из обжиговых печей для жилых домов, которым не грозил обвал, и дымовые трубы, которые были вдвое выше деревьев и даже замка. Здесь был сказочный край, в котором уживались добро и зло. И здесь жили беднейшие из бедных, которые тем не менее гордо могли называть себя: Короли.
— Ну, а ты, когда получишь ребенка, —сказал Флемминг,— добьешься, чтобы он остался у тебя и звался Король. Не так ли?

ФЕЛИКС И РЫБЫ
1
Итак, дядя Ганс переселился в Зандберг, жил большей частью один, по воскресеньям и субботам обихоженный Катей, а иногда по две-три недели в обществе внука, которого желал бы иметь при себе постоянно. На здоровье он пожаловаться не мог, подолгу плавал в озере и, чтобы выпаривать злость и изобретать новые фокусы, пользовался собственноручно построенной сауной, топил он ее валежником из соседнего леса. Так что он не скучал, читал много и по своему обыкновению вмешивался во все, что случалось по соседству. Лишь с сыном, которому он уж слишком упорно докучал советами и упреками в пренебрежении отцовскими обязанностями, он разошелся, впрочем, и без того у них наступило охлаждение после его развода с Марианной. Так окончательно рушилась его мечта о позднем семейном счастье. А Вера, его давняя большая любовь, которую он некогда встретил в Зандберге, разъезжала теперь по всему белу свету.
— Больно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь,— сказал он мне, когда я как-то его навестил в его деревянном домике.— У меня здесь хорошие соседи, им тоже нелегко приходится, я для них пишу всякие заявления, объяснения, жалобы, это и самому придает силы.
Он указал на соседний, недавно построенный дом, с незаконченной террасой и высоким забором из проволочной сетки, на двух играющих мальчуганов трех и четырех лет, уток, штабеля леса, рыболовные сети, рулоны толя, горы кирпича — все это в хаотическом беспорядке и в беспрерывном шуме, которого он раньше никогда бы поблизости не потерпел.
Когда я был у дяди Ганса, у него гостил его внук Матиас, темноволосый малыш трех с половиной лет, пропадавший большей частью у соседских мальчишек. Отсюда произошло сближение и возникла взаимная симпатия, через забор передавались игрушки и садовые инструменты, обсуждались стройка и будничные дела, а затем уже проблемы, которые так, походя, говоря «добрый день» или «добрый вечер», не решишь.
Ничего удивительного, так было всегда и повсюду, что люди, попав в беду, шли к дяде, прося его о помощи и поддержке. В этой местности он уже давно стал признанным авторитетом: «Старик Король — ого!» — говорили о нем в деревне, и всякий знал дорогу в глушь, куда еще совсем недавно манили лишь сосновые чащи, луга да за березняком Голубое озеро с его прибрежными джунглями. «Старый член партии, участник Сопротивления. Активист первого часа и кто его знает что еще». Все это я сам слышал, когда в деревне справлялся о его убежище: «Шляпу долой перед таким человеком».
Я знал о нем больше, много чего хорошего, но уже и то, как он вступал в бой за и против своего соседа, было совсем неплохо. Он горячился, ругался, раскладывал передо мной бумаги, читал наброски писем, беспрестанно исправляя и дополняя их: очевидно, он отнюдь не был уверен, что правильно оценивает и защищает столь волновавшее его дело соседа.
— Ну скажи же свое мнение,— все требовал он от меня и не мог говорить ни о чем другом.
Он не переставал себя корить, что все медлит, не зная, чего держаться и как поступать, все думает и взвешивает.
— Но ведь это вопрос жизни и смерти,— уверял он в своей ригористичной, склонной к преувеличениям манере.— Ведь речь идет о судьбе человека, целой семьи, семейном счастье! Что же должно еще случиться, прежде чем что-либо случится?
Он рассказал все по порядку. Наступил вечер, вернулся его внук, малыш за день набегался, однако не пропускал ни одного слова и, усевшись рядом с дедом, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91