«Такие интелли-гентики нам даром не нужны, мы хотим рыбу ловить, а не морить!»
Тут уже прежде были неприятности с одним специалистом по рыбоводству, он явился с уймой нововведений, но быстро потерпел крах. Другой воровал угрей, причем помногу, и сбывал их на сторону. О Феликсе зло-, словили, он, мол, не способен отличить плотвы от леща, но хочет сразу все переиначить. К тому же он разговаривает со старыми рыбаками самоуверенным тоном, не считается с их мнением и, убежденный в своей непогрешимости, решает все самолично. Даже простейшие традиционные орудия лова: сети, верши, сачки — не избежали его страсти к новаторству. Он постоянно их совершенствовал, но будто бы только все портил, это касалось также лодочных моторов, которые он оснащал глушителями и тому подобной чепухой. Из-за этого возникали бесконечные пререкания и споры с рыбаками, которые проклинали его новшества и либо «теряли» их на озере, либо сразу же оставляли где-нибудь в углу сарая. Самый ожесточенный отпор встретила его идея с сетными садками, где сеголетки карпа после хорошего летнего и осеннего корма должны были перезимовать. «Свинство, а не рыболовство,— плевались старики.— Как свиньи в хлеву, корм туда, дерьмо оттуда, и, пожалуйста, свежина на стол. Пусть умник сам разыгрывает свинопаса».
Так Феликс все больше превращался в чужака, в оригинала, его считали «дорогостоящим фантазером», «экс-периментщиком», «рыбьим свинарем». И все же он ожесточенно боролся за сетные садки на Голубом озере, представлял заманчивые расчеты, головокружительные цифры и по тоннам добычи рыбы, и по прибылям в ближайшие же два-три года, подкрепляя их немыслимо взлетающими кривыми из учебников и специальных журналов.
— Либо как древние германцы, либо так! — неустанно повторял он.—Мы должны запустить по меньшей мере миллион мальков, иначе незачем и браться за индустриальное производство рыбы.
Правление кооператива сперва относилось к его планам скептически, но затем Хинц дал себя увлечь этими цифрами и затребовал кредиты, достал материалы, даже съездил с Феликсом в рыбоводческие хозяйства Шпреевальда, чтобы закупить триста тысяч мальков карпа, больше при всем желании не удалось раздобыть. Был уже конец лета, прямо сказать, поздновато, да и мальки достались далеко не лучшего качества.
— Выходим, уж как-нибудь выходим,— заверял Феликс и сыпал химикалии в транспортные бочки, все согласно правилам, учебникам, советам профессоров.
— Должны выходить,— сказал Хинц,— и ты за это отвечаешь, парень, головой отвечаешь.
Об этом рассказывалось в драматических тонах: его же предупреждали, и надо было слушаться стариков. Но он ровно помешался на этой своей затее, а на кооператив плевать хотел. Честолюбия хоть отбавляй, грубый, упрямый, невозможный человек! Учили, учили, и все без толку, пусть теперь и расплачивается! О практической работе никакого понятия, одни только книжки да бумажки с распрекрасными обещаниями, а какая от них польза? К тому же трус, хитрюга, сам отсиживается на сетях в сарае или дома, а других посылает в ветер и непогоду. Пустые прожекты да долги — вот все, что он дал кооперативу, убытки на тысячи, на миллионы, провал, какого еще не бывало, рыбьи похороны по первому разряду в лесу, вонь на всю округу. Рекорд, что и говорить, да только минусовый.
Дяде Гансу нечего было на это возразить, хотя он о многом судил иначе. Книг он у Феликса что-то мало видел, а старенький письменный стол стоял в углу общей комнаты, где к тому же с потолка капало. Трудно себе представить, чтобы он там под детский шум и крик сочинял смелые прожекты, опьяняясь цифрами плана, миллионными прибылями и смелыми кривыми роста. Если он с дядей Гансом когда и заговаривал о цифрах, то лишь о счетах строителей, приводивших его в ужас. Едва вернувшись домой, он принимался латать крышу, возиться с водопроводом и отоплением и всегда что-то мастерил для детей, сейчас взялся за колыбель, видимо для третьего ребенка, рождения которого ждали лишь осенью. Тот Феликс, о ком говорили люди, словно бы был совсем другим человеком: энергичный, деятельный, строящий планы, исполненный рвения молодец, который подхлестывает всех и новомодными проектами хочет покончить с работой по старинке. Новатор, который целиком отвергает все, как хорошее, так и плохое, унаследованное, привычное, испытанное? К тому же будто бы словоохотлив, красноречив, настолько одержим своей идеей, что это даже настораживало. Но всего этого за ним никак не замечалось, когда он стоял, облокотившись, у забора или сидел с женой в углу веранды, отгораживаясь от какой-либо ответственности и не выказывая интереса ни к чему, что не касалось его собственного дома и семьи.
В деревянном бараке у Голубого озера, клубе рыболовов, был открыт базар солидарности: все вырученные деньги предназначались на покупку рыбачьего судна для передачи Вьетнаму. Здесь дядя Ганс обнаружил деревянную колыбель, над которой Феликс трудился в последние дни, и с десяток ярко раскрашенных змеев, еще красивее тех, что в воскресенье, на радость детям, поднялись над полем. Колыбель и восемь змеев были мигом распроданы. Дядя Ганс сам купил одного на все бывшие при нем деньги, чем доставил большую радость Матиасу, а себе уготовил весьма утомительный день. Теперь уже надо было пройти немалое расстояние до незасеянного, без борозд поля.
Потом дядя Ганс задумчиво сидел на придорожном камне и смотрел вверх на змея, которым Матиас управлял по примеру Феликса, заставляя его взлетать и падать, кружить и осторожно спускаться над ближним лесом, перед тем как, дернув шнур, стремглав побежать навстречу ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91