Скинул с себя лук, колчан, куртку, жилетку, штаны, башмаки – остался в одной шерсти. Джон-Том дал отмашку, Мадж набрал полные легкие воздуха и пустился в дикий, маниакальный пляс, со всем темпераментом, которым природа наградила одних лишь выдр. Танец этот дышал ничем не скованным восторгом, страстью, нестареющей и даже невзрослеющей жизнью. А еще в нем был ритм, столь необходимый Джон-Тому. И ритм этот, как пресловутая последняя соломинка, что сломала хребет верблюду, решил исход противостояния.
Мадж отбивал сумасшедшую чечетку на бробдиньягском барабане, гигантские динамики исторгали усовершенствованную Джон-Томом куперовскую классику – и вдруг кладбищенская свита Иеронима Хинкеля взорвалась, разлетелась в клочья. Посыпались перья, лохматые клочки кожаных перепонок, кусочки инструментов.
Хинкель осыпал опростоволосившихся прихвостней площадной бранью; сам он ухитрился остаться на месте, вонзив пальцы в песок. Сейчас его пение мало чем отличалось от истошного визга. Гитара повисла на вершине дерева бесформенным комом из струн и фанерного крошева. Губную гармонику, расплющенную в листок, вместе с хором унес на юг поднятый колонками ветер.
Солдаты и принцессы вцепились кто во что, а над ними ревела музыка, сотрясая остров до самого основания. Нечто подобное Джон-Том уже видел на паре-тройке концертов. Стоило ли удивляться, что он испытывает мощный душевный подъем?
– Умоляю, хватит! – еле расслышал он в грохоте музыки сорванный писклявый голос.
Хинкель начисто выдохся, одежда его превратилась в лохмотья. Из последних сил он держался за согнувшееся деревце. Тощее тело вытянулось параллельно земле и пестрым флажком трепетало под музыкальным ветром; казалось, стоит прибавить громкости на децибел, и горе-солиста унесет прочь.
Джон-Том дал струнам дуары покой, и гром утих. Волоча за собой черный провод, чаропевец поднялся пологим склоном, и вот он стоит над избитым и поверженным музыкантом. Хинкель лежал на боку, цыплячья грудь вздымалась и опадала, как кузнечные мехи.
– Даешь клятву? Никаких пакостей, никаких краж?
Хинкель энергично, затравленно закивал:
– Хорошо.
Джон-Том выпустил последний грозный перебор, отчего хныкающий противник скорчился в позе эмбриона, и переместил дуару на спину.
Впервые ее корпус до того разогрелся, что жег пальцы. Правда, раньше она и не знавала столь мощного усиления.
Он осторожно взялся за кончик провода. Плоский контакт легко отделился от дуары, его край почернел, кверху поднимались струйки дыма.
Но тишина не наступила. Принцессы поднялись кто на нижние лапы, а кто и на ноги, и загомонили, пытаясь привести свою внешность в порядок. Затем они подошли к собравшимся под огромным барабаном Джон-Тому и мангустам.
Джон-Том запрокинул голову и приложил ладони рупором ко рту.
– Мадж, довольно!
– А? Че ты говоришь, кореш? – Наверху появилась голова выдра, и Джон-Тому показалось, что у его друга дымятся усы.
– Я говорю, можешь отдыхать! – закричал чаропевец во все горло.
Выдр постучал себя по макушке.
– Извини, чувак, ни хрена не слышу. Тебе б все-таки не помешало чей-то сделать со своим голосом.
Джон-Том чиркнул пальцем по горлу.
– А, значица, даже так? Ну ладно.
Выдр на несколько секунд исчез и вскоре снова появился, уже в полном облачении, а миг спустя был на земле. Там его ждали благодарные объятия – сначала друга, потом солдат и, наконец, принцесс. Кое-кто из последних настолько увлекся, что жертве пришлось вырываться.
– Эх, кореш, много раз бывал я свидетелем твоего чаропения, но впервые в жизни мне довелось помочь в этом деле. Пусть меня вздрючат, как придурковатого гофера, ежели это не было забавно!
– Это часто бывает забавно.
Джон-Том улыбался до ушей.
– Ты б, шеф, погромче говорил, я еле слышу. Да, ты прав, кроме тех случаев, увы, совсем нередких, када твое колдовство срывается с цепи.
– Мадж сощурился и вытянул шею, пытаясь заглянуть товарищу за спину. – Кстати, о сорвавшихся с цепи. Где этот гнилой отброс племени двуногих теплокровных?
Джон-Том ткнул большим пальцем в плечо.
– Оклемывается.
Хинкеля они нашли там же, где его оставил Джон-Том. Музыкальный вор слегка оправился от взбучки, но все же не был способен даже на символическое сопротивление. Несостоявшийся повелитель всея музыки перевернулся на спину и обнаружил над собой арсенал неволшебного, но тем не менее очень грозного холодного оружия, которым размахивали Мадж и четверка солдат.
Пауко глянул на своего друга Хека.
– Может, попросту перерезать ему глотку, и дело с концом?
– Да, это легкое решение пустяковой проблемы.
Острие алебарды застыло в миллиметре от шеи Хинкеля.
– Умоляю, не надо! Не убивайте меня! – Хинкель кое-как поднялся на колени. – Ведь я всего-навсего хотел, чтобы люди оценили мое творчество. – Он с несчастным видом повернулся к Джон-Тому:
– Вы же музыкант! Вы должны меня понять!
– Я понимаю любовь к музыке, – тихо ответил чаропевец, настроившись на философский лад. – Я понимаю, когда творческая личность хочет стать известной и уважаемой. – Он медленно покачал головой. – Но как можно отнять музыку у всех на свете, чтобы им приходилось слушать только тебя, – этого я понять не в состоянии. Каждый художник должен терпеливо воспринимать критику. – Он поймал взгляд Маджа, и с его лица сбежала улыбка. – Сам я вынужден мириться с нею почти всю жизнь. К примеру, мне часто говорили, что мое пение оставляет желать лучшего.
Понадобились долгие и упорные тренировки, чтобы довести его до сегодняшнего уровня.
– Который не больно-то высок, – шепотом добавил выдр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109