Прямо в облаках шагать будем. Тут, ребятишечки, звери и переходят из одной горной системы в другую. Ночью опасно — затопчут, а если хищники будут — сожрут, костей не оставят. Вскоре идти стало так трудно, что ребята останавливались через каждые два-три метра. На ровную площадку перевала, где влажным туманом стояли облака, Мулеков поднялся первым. Он сел на камень и спокойно ждал, когда к нему докарабкаются Тимка, Петька и Таня. Он не пытался им помочь. Только когда Таня, оступившись, едва не полетела вниз, Хорёк ласково сказал:
— Танюшечка, осторожнее надо, свалишься туда, — он показал на дно ущелья. — Что мы будем делать без баллончика? — Когда Таня выбралась к нему, он забрал у неё свою «сумочку», надел себе на правое плечо. — Тут ему будет спокойнее.
Он поправил лямку рюкзака, пощупал за пазухой пистолет и, не глядя на ребят, быстро полез вверх на седловину хребта.
— Мы ещё не отдохнули, подождите, пожалуйста, попросила Таня.
— Все скоро отдохнёте, — прокричал он в ответ откуда-то из тумана.
Тимка забеспокоился.
— Пойдёмте, а то удерёт от нас.
— Не удерёт, мы ему зачем-то нужны. — Петька посмотрел на тёмные камни; вдруг схватил мешок и бросился вперёд: — Ребята, быстро за мной. Он нарочно ушёл, чтобы там без нас по рации поговорить.
Туман немного рассеялся и внизу можно было рассмотреть тайгу. Она была так далека, что отсюда казалась мягкой зелёной ватой. Петька первым увидел Хорька. Он сидел, прижавшись к скале спиной, склоняясь над своим рюкзаком. На рюкзаке стоял маленький приборчик, похожий па фотоаппарат. Тонкий, словно бы шёлковый шнур тянулся от аппарата к наушникам, которые были на голове Мулекова. Почти касаясь сухими губами мягкой металлической сеточки на аппарате, он монотонно повторял: «Цунами, Цунами, я — Прозелит, отвечайте». Таинственный Цунами, по-видимому, молчал, потому что Хорёк переключал какой-то рычажок и повторял это же на другом языке: «Ахтунг, ахтунг! Их бин Прозелит, антвортен, антвортен! Цунами — антвортен!».
Ребята, затаив дыхание, наблюдали за шпионом. Вот он посмотрел на часы, плюнул, рывком снял наушники и сразу услышал шорох за спиной. Быстро схватил с земли парабеллум. Но, увидав три детских головы, засунул пистолет за пазуху и сказал:
— Добрались, ребятишечки. А я здесь пытался с Москвой связаться, доложить, как у нас идут дела. Просили меня регулярно докладывать, но я сегодня опоздал. В случае чего, подмогу пришлют.
— В тайге-то они нас как отыщут? — спросил Тимка, слегка толкнув локтем Петьку.
— Они, парень, не пешком пойдут, а самолётом и, где я им укажу, сядут на поляну или спрыгнут на парашютах. Ясно?
Мулеков выдал ребятам по кусочку копчёной козлятины и по четырехугольному прянику, которые он называл галетами.
— Слышал? — шепнул Тимка. — Значит, как найдёт золото, он вызовет самолёт, наверно, с Японии, погрузит драгоценности — и поминай, как звали.
— Ничего, — ответил Петька, — у самой пещеры мы сломаем его рацию. Я придумал как.
Мулеков застегнул рюкзак, забросил его на спину:
— Пойдёмте дальше. Время — деньги, как говорят хорошие люди, а у нас время — золото.
На другой стороне хребта, как только они спустились ниже облаков, их встретил нудный дождь. Мулеков хмурился, внимательно рассматривал с высоты горные цепи, далёкие хребты и заснеженные вершины каких-то гор, едва блестевших на горизонте. Он явно заволновался и приказал ребятам отсюда, с головокружительной высоты, смотреть вниз, и искать небольшое озеро. Сам. Хорёк оставив рюкзак возле ребят, спускался несколько раз вниз, уходил в стороны, но озера, о котором он столько говорил, не было. От этого озера он знал дорогу к пещере наизусть. Но оно теперь куда-то исчезло. То самое озеро, где когда-то Быль-Былинский обнаружил пещеру, в которой ночевал отряд вместе с лошадьми.
— Проклятье! — прошипел, запыхавшись Мулеков.
Упёршись ладошками в камень, он по-кошачьи запрыгнул к ребятам на площадку. — Проклятье! — повторил он. — Пойдёмте к перевалу, выше облаков поднимемся, мокнуть не будем. Переночуем на перевале, а завтра отыщем озеро. Будь оно трижды проклято!
На перевале, как только они поднялись выше облаков, дождь прекратился. Собрав в кучу сухие стебли и куски коры, занесённые сюда ветром, зажгли костёр. Мулеков распорядился ложиться спать. Петька лёг так, чтобы видеть Мулекова, но Хорёк в эту ночь, видно, не собирался выходить в эфир. Подогнув под себя руки и ноги, как делают хищные зверьки, он сразу заснул.
На следующий день, как только проснулись, Хорёк вытащил из рюкзака карту, которую украл на чердаке бабушкиного дома, тетрадь с росписью «доцент Жмыхин» и по часам, как по компасу, стал искать ориентир.
— Проклятье! Проклятье! — шептал он. — Направление правильное, а озера нет.
Таня с Тимкой сидели на корточках рядом с Мулековым, а Петька бродил среди обломков скал и рассматривал разноцветные лишайники. Они, как высохшие капустные листы, покрывали чёрные валуны. Петька знал, что стоит дождю или снегу случайно на них попасть, лишайники возвратятся к жизни. Одни камни от лишайников были синие, другие какие-то фиолетовые, а южные склоны скальных обломков ярко рыжие, как будто их специально кто-то покрасил краской.
Петька прошёл метров двести, а когда спрыгнул с уступа, очень удивился: большая ровная площадка была усеяна небольшими, величиной с рюкзак, камнями красного цвета. И Петьке почудилось, что здесь шла жестокая битва, что мёртвую тишину нарушали когда-то удары кованых мечей и тяжёлое дыхание воинов. В тишине Петька прошёлся по площадке до края, где следующий уступ шёл круто вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47