Через минуту оттуда донёсся грохот страшного взрыва. Но и советский «ястребок» вдруг блестящей стрелкой скользнул с высоты и воткнулся в самую вершину горы со странным названием Аракчей. Пройдут годы, а останки советского самолёта так и будут покоиться среди могучих сосен, на солнечном каменистом гребне. Потом будут приходить сюда пионеры и отдавать салют безымянному советскому герою, выполнившему свой долг перед Родиной.
Когда совсем рассвело, Торбеев разложил костёр, приготовил вкусные лепёшки. — Хорёк из рук есть отказался, требуя, чтоб его развязали.
— Убить тебя надобно, а ты ещё требуешь! — сказал ему дед Торбеев, — Жри, гад, а то пристрелю, и мороки с тобой не будет! — Дед сделал вид, что потянулся к своему длинноствольному ружью.
Накормив Мулекова, старик сходил к ручью, тщательно вымыл руки и подсел к ребятам пить чай. Торбеев рассказал о Шурке Подметкине.
…Когда он объявился, суматоха поднялась. Смекнули, что вас бросил, стали кастерить на все лады. А он, худой, — в лохмотьях, опустил голову и стоит, в глаза людям смотреть боится. Приехал на лошади милиционер. Шурка плачет и рассказывает ему о своей трусости. Тут я и решил за вами идти, не дожидаясь, когда милиция соберёт отряд. — Дед поправил в костре дрова. — Говорить Шурке ничего не надо, сам казнится за своё малодушие.
В тот же день они построили недалеко от пещеры большой, высокий шалаш. Торбееву удалось подстрелить изюбра. Копчёное мясо таёжного зверя действовало как лекарство. Раны у Тани и у Петьки заживали быстро.
Днём Торбеев обычно спал в шалаше, а ночью один сидел у костра, карауля предателя.
Мулеков с каждым днём становился злее. Однажды он чуть не погубил ребят. Ночью, когда все крепко спали, он, видя, что дед задремал, сел на землю и, оглянувшись по сторонам, сунул свои ноги в костёр и быстро отдёрнул обратно. Верёвка, которой он был связан, затлела. Подогнув ноги к лицу, он стал раздувать огонёк. Сбросив с ног перегоревшую верёвку, он встал, подошёл к костру, схватил зубами тлеющую головешку и швырнул на сухой шалаш. Пробежав к краю поляны, он сел спиной к скальному обломку и стал тереться руками об острые грани камня, стараясь перетереть ремень, стягивающий руки.
Торбеев открыл глаза, когда шалаш, в котором спали ребята, пылал как факел. Возле него, спасая вещи, гоношились три юркие фигурки. От огня ребята не пострадали, если не считать, что у Тани волосы немного обгорели и она стала походить на худенького мальчишку.
Едва рассвело, бросились на поимку предателя. Шли цепью, осматривая каждую кочку. Дед шёл со своим длинным ружьём, рядом Таня с арбалетом. Петька нёс парабеллум, а Тимка шёл с кинжалом.
Вдруг Таня увидела Хорька. Он притаился за огромным пнём, и уже в свободных руках держал большой камень. Он ждал, когда к нему приблизится ничего не подозревающий Торбеев. Таня встала за деревом и, прислонив арбалет к сосне, тщательно прицелилась. Мулеков, подняв камень в обеих руках, размахнулся что было сил, целясь в голову Торбееву. Плавно, как учил её Петька, Таня нажала спусковой крючок. Дёрнулась звенящая тетива, тонко запела стрела. От неожиданной боли взвизгнул Мулеков и упал навзничь.
На визг оглянулся Торбеев и, держа ружьё наготове, подскочил к Хорьку. Стрела вонзилась ему чуть ниже поясницы. Торбеев посмотрел на предателя:
— Что, получил укол в мягкое место? Сам виноват, иуда.
Хорёк от боли скрипел зубами.
— Танечка, — сказал дед, — иди к костру, завтрак готовь, а мы его лечить будем.
Когда девочка ушла, Торбеев приказал диверсанту:
— Снимай, подлец, штаны, стрелу вытаскивать будем.
До Тани стали доноситься визг и ойканья. Вернулись они через час. Мулеков шёл, едва переставляя ноги и по-звериному косился на Таню.
После этого случая Хорёк затих, затаился. Снова стал ласково разговаривать с ребятами, пытался втянуть в разговор деда Торбеева. Он опять что-то замышлял. Но все теперь были начеку, возле него дежурили и днём и ночью.
Однажды на закате раздался в таёжной пади радостный крик:
— Ребята! Это я, Шурка Подметкин, отряд привёл!
Дед сложил рупором руки:
— Эге-гей! Шурка! Обожди, я к вам приду, проведу вас сюда!
Таня и Тимка тоже побежали вслед за дедом на Шуркин радостный крик. Мулеков, видя, что про него забыли, быстро вскочил на ноги, оглянулся… и вздрогнул.
Возле сосны, не спуская с него глаз, стоял в своей ветхой рубахе Петька Жмыхин. Подняв пистолет на уровень глаз, он произнёс тихо:
— Сядь, Хорёк, на место! И дураков здесь не ищи!
Услышав ржание лошадей и возгласы погонщиков, Хорёк в ярости стал кататься по земле.
ЭПИЛОГ
Было тёплое летнее утро, стрекозы, как будто стараясь поймать свою тень, носились над водой. Плывущие в синем небе облака отражались в глубине Байкала. Оставляя за собой искристую дорожку, к пристани причалил быстроходный катер. На берег сошёл лейтенант со шрамами на лице. У прибежавших ребятишек он спросил, кто из них Жмыхин. Люба Тороева побежала по каменистой тропинке к домику Веры Ивановны звать Петьку. Поздоровавшись со всеми и с Петькой лично, лейтенант сказал, что привёз специальный пакет на имя пионера Пети Жмыхина. Он попросил Петьку расписаться в тетради и вручил пакет с красными сургучными печатями. Петька не знал, как распечатываются такие пакеты, можно ли ломать печати и разрывать шёлковый красный шнурок и попросил помочь офицера. Лейтенант с удовольствием выполнил Петькину просьбу.
В пакете лежал голубой бланк. Офицер, окинув взглядом посёлок Большие Коты, посмотрел на стоящих вокруг себя мальчишек и девчонок, одёрнул китель и стал громко читать:
Наркомат танковой промышленности СССР благодарит пионеров Петю Жмыхина, Таню Котельникову, Тиму Булахова и школьника Шуру Подметкина за помощь фронту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47