— Ну вот, а говоришь… — Леон чмокнул ее в щеку.— Да иди ты, — отмахнулась от него Катя. — Лезешь с перегариш-шем…Потом Гурский с Леоном вышли на улицу. Погода была замечательная. Прогуливаясь, они не спеша шли к винному магазину.— Саша, а у вас ничего со вчерашнего дня не завалялось? — спросил Леон у Гурского. Тот пошарил по карманам:— Нет. Вот, — он протянул на ладони монетки, — только медь какая-то.— И у меня. — Леон пересчитывал на ходу деньги.— Ну, что же делать. На пиво, по крайней мере, у Кати разжились, и слава Богу. Пошли в «Боченок», там бутылочное.— Да… — Леон произвел в уме какие-то расчеты. — Скажите, Саша, а вам никогда побираться не доводилось?— Да все… как-то не соберусь никак, — пожал плечами Гурский. — А что?— Да, видите ли, у нас с вами на бутылку коньяку ровно двадцати копеек не хватает. Давайте попрошайничать?— Вот еще… Во-первых, нам никто не подаст. А во-вторых, неловко как-то. И вообще, если у нас, оказывается, на коньяк всего-то чуть-чуть не хватает… ну давайте водки купим. Или вообще вина.— Нег! Только не водки. С самого-то утра! А портвейн — это уж и на самом деле вообще… Давайте лучше побираться. Десять копеек с меня, и десять с вас. Так будет честно. А?— Ну, — еще раз пожал плечами Адашев-Гурский. — Если вы настаиваете…Он несколько растерянно огляделся вокруг. Был солнечный летний день, прохожие деловито шли мимо по каким-то своим неотложным делам. Приставать к ним с просьбой о материальном вспомоществовании было несколько… ну не с руки, что ли. Можно было, правда, встать возле телефона-автомата и стрелять двушки. Это было бы прилично. Но телефона нигде поблизости не наблюдалось. И вдруг Гурский увидел возле урны пустую бутылку из-под пива. Он поднял ее, зашел в магазин и сдал.— Вот, — сказал он, протягивая Леону вырученные от реализации пустой стеклопосуды двенадцать копеек. — Теперь ваша очередь.Теперь уже Леон окинул ищущим взглядом окружающую действительность. Вдруг он заметил одиноко сидящего на скамейке пожилого мужчину в шляпе и с тонкой белой тростью в руках.— О! — сказал он и решительно направился к слепому.Подойдя к нему, присел рядом, склонился к его уху и стал что-то негромко говорить. Тот полез в карман, вынул кошелек и вытряхнул на ладонь мелочь.— Не так все и сложно, — сказал Леон, возвратившись к Гурскому. — Пошли за коньяком.— Послушайте, Леон, — искренне заинтерсовался Александр. — А почему клянчить нужно непременно у калеки?— Ну, Саша, это ведь очевидно. Чтобы никто не видел моего позора. Они купили выпивки и вышли из магазина.— А где станем реанимироваться? — задумался Адашев-Гурский. — Вон там, я знаю, мороженица есть. Там чисто и светло.— Нет, — категорически возразил Леон. — Все ваши аллюзии с Хемингуэем совершенно не уместны применительно к настоящему моменту. в такую-то погоду и в помещении? Жамэ, прошу покорно. Купировать абстинентный синдром мы станем на природе.— На острова пешком далековато. А на такси денег нет.— Так ведь…— Я больше побираться не буду, — очень быстро сказал Адашев-Гурский. — Да и слепой ваш, вон, уже ушел куда-то, — кивнул он на пустую скамейку.— Ну что ж, пошли на кладбище. Здесь Смоленка недалеко.И они пошли пить коньяк на Смоленское кладбище.Но это было давно.Теперь же Леон каким-то непостижимым образом (ибо учился он в свое время на биофаке университета) сделался то ли сексологом, то ли сексопатологом в какой-то частной клинике, то ли даже кабинет у него был свой, этого Гурский толком и не знал. Важно то, что к нему, как к специалисту, досконально знающему существо проблемы (что было истинной правдой), потянулся состоятельный народ. Визит стоил недешево, и Леон благоденствовал. 17 — Саша, здравствуйте! В кои-то веки! — радушно улыбнулся Леон, открыв Адашеву-Гур-скому дверь. — Проходите, раздевайтесь, ложитесь. У меня тут гости как раз… живут.— Гурский! Ебёна-матрёна!.. — широко раскинув для объятий руки, шел по коридору Анатолий. — Дружочек ты мой удивительный! Здравствуй, дорогой, — он обнял Александра, и тот не успел увернуться от влажного поцелуя, — здравствуй, мой любимый! Как сам-то? Не хвораешь? А я тут, знаешь… Да ты проходи сюда, на кухню, мы тут заколбасились немножко, ничего, а? Тюли-пули там, то-се… Короче, апрель в Париже. Играем Стриндберга. Танцы тут у нас. Ты как к этому делу?— И давно они у вас гостят? — обернулся Адашев к Леону.— Ну… я бы сказал, что это скорее похоже на оккупацию. Вот в собственный туалет, например, уже минут сорок попасть не могу. Кто у нас там?— Зы-зы-зы… — протестующе вскинул руки Анатолий. — Только не я.— Да? — подозрительно взглянул на него Леон.— Ну вот же я, тут стою. Однозначно.— Саша, вы трезвый? — с надеждой посмотрел Леон на Гурского.— Я не пью.— Колоссально! — округлил глаза Анатолий.— На вас тогда вся надежда. Мы кого-то потеряли. Нас должно быть семь человек. Считайте по головам.— Или девять… — задумчиво произнес Анатолий. — Это если Ваньку Чежина не считать. Он там, в спальне спит.— Один? — заинтересовался Леон.— Ну, уж это я не знаю. Мы же заглядывать не станем?— А какой смысл тогда всех вас считать? — рассудил Адашев-Гурский.— Тоже верно, — согласился Анатолий и задумчиво посмотрел на дверь туалета. — Слушай, Леон, а не могла она сама захлопнуться?— А свет? Вон, под дверью, — Леон указал на широкую щель.— Да мало ли. Давай выключим.— Нет-нет. А вдруг там кто-то есть? Неудобно, — Леон задумался. — Вот что, Саша, вы человек физически сильный, давайте-ка мы ее с петель снимем, а?— Так ведь ее для этого открыть сначала нужно, иначе она не снимется.— Ну, это… Там защелка-то чисто символическая.— А зачем тогда с петель снимать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62