Это ж канители сколько…— Можно не целиком замок, а только вставку.— Это как?— Потом объясню. И вообще, ты бы водки жрал больше.— Да не пил я! Я вообще не понимаю, чего это меня вдруг тряхануло.— Ладно, не переживай. Звони Герману. Ну а… на крайняк я тебя приючу сегодня, а там разберемся. Все, пока.— Счастливо. — Александр положил трубку, подумал, опять снял ее с аппарата и набрал номер Германа. Никто не отвечал. Он вздохнул и вышел из гостиной.В коридоре он встретил Леона, который стоял напротив дверного проема вскрытого туалета и, прислонившись спиной к стене, о чем-то думал, глядя на безучастно перелистнувшего очередную страницу Рима.— Как думаете, Саша, он нас слышит?— Трудно сказать, — Гурский встал рядом. — Может, дверь на место поставим?— А зачем?Через приоткрытую дверь кухни Гурский увидел Лизу. Она, неловко ворочая языком и застенчиво улыбаясь, что-то рассказывала.— Леон, а почему она говорит так странно? Она вообще кто такая?— Бог ее знает, — Леон пожал плечами. — Пришла с компанией в четверг еще, говорила, что живет где-то в Прибалтике, городок там какой-то маленький, я не запомнил даже, где это, то ли в Латвии, то ли в Литве. А может, вообще в Эстонии. Сюда, дескать, в гости к кому-то приехала. А потом убежала среди ночи, очевидно, решила, что я ее силой в постель тащить стану. Ну… а на следующее утро я ее совершенно случайно на улице встретил. Стоит без сумки, вся какая-то потерянная… Я ее обратно привез. Ее, оказывается, ночью где-то ограбили. И по голове еще ударили. У нее шишка там. И вот, пожалте, — полная амнезия. Ничего не помнит. Даже не помнит, с кем сюда ко мне приходила.— А вы?— Что я?— Вы не помните?— Да откуда ж… У меня гости были, а потом, помню, что еще компания какая-то ввалилась. Но это уже достаточно поздно было, я был уже… Да и потом — у меня столько народу бывает. Кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то остается. За всеми не уследишь, всех не упомнишь. Вот… живет здесь теперь. Куда же она — без денег, без документов? Может, кто-нибудь зайдет, узнает ее. Кто хоть она такая, откуда?— А акцент?— Да это даже не акцент… это у нее, очевидно, речевые центры травмой задеты. Хотя в Ереване… мои друзья, русские совершенно люди, говорят с армянским акцентом. А она из Прибалтики. Но у нее это явно посттравматическое. Слышите, как говорит заторможенно, будто слова припоминает? И язык плохо слушается.— Бедная девочка. А это обратимо?— Скорее всего, да. Только время нужно.— А память?— С этим сложнее. Мозг, он ведь вообще… «черный ящик». Известны случаи, когда после черепно-мозговой травмы человек вдруг начинал абсолютно свободно говорить на совершенно неизвестном ему до этого языке, а свой родной напрочь забывал. Такие случаи описаны. Так что… — Леон развел руки.— Ну что ж, — Гурский достал сигарету, — придется вам на ней жениться. Как человеку порядочному.— Думаете?— А что? Можно, конечно, и удочерить, но… вон какая хорошенькая. И у нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.— М-да… Вообще-то, с моей точки зрения, инцест пикантнее.— Безусловно. А если учесть тот факт, что она будет являться вашей приемной дочерью, а не родной…— Мы это скроем. Я буду говорить, что она — мой внебрачный ребенок. От ранней половой близости с пионервожатой в спортивном лагере.— От первой половой близости.— Да! На груди ее матери я потерял невинность. В четырнадцать лет.— А она от вас свою беременность скрыла.— Ну конечно, а как же иначе.— А теперь вот она вдруг умерла.— Погибла. В автокатастрофе.— Нет. Покончила с собой.— Да. И оставила записку, в которой перед смертью открылась перед дочерью.— Конечно. Поэтому дочь к вам и приехала. Жить. У нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.— Но после травмы она все забыла. И только я один теперь владею этой тайной.— А перед Господом вы чисты, поскольку мы-то с вами знаем, что дочь приемная и кровосмешения нет.— Жалко…— Что?— Жалко, что вы это знаете.— Я никому не скажу.— Обещаете?— Слово даю. Я стану распускать слухи, что вы сожительствуете с собственной красавицей дочерью.— Родной дочерью.— Ну разумеется.— Спасибо, Саша. Пойдем выпьем? — Леон повернулся и пошел на кухню.— Да нет, — вошел следом за ним Гурский, — спасибо, Леон. Я не пью.— Да?— Я тут выпил, пару дней назад, и со мной казус такой приключился…— Что, — вскинул голову сидящий за столом Анатолий, — застала врасплох диарея?— Угу, — кивнул, прикуривая сигарету, Гурский, — гонорея.— Гонорея бывает у бабы, — веско сказала крупная брюнетка Людмила. — А у мужика должен быть триппер.— Логично, — согласился Анатолий и выпил рюмку.— А вот у меня был случай, в Верхоянске… — Рослый мужчина с густыми пшеничными усами потянулся к бутылке.— Да знаем, знаем, — перебила его Людмила.— Да это же другой…— И тот тоже знаем, слышали уже. Ты уже по кругу ходишь. По два раза уже рассказал все, что знаешь. Дай другим хоть слово-то сказать.— Хорошо, — неожиданно легко согласился мужчина. — Я тогда про это лучше напишу. За деньги. Но все равно первым ее мужчиной был Иосиф Кобзон. В городе Салехарде.— Вот-вот, ты напиши лучше, а мы прочтем. Ведь тебя когда читаешь, это чем удобнее? В любой момент книжку можно закрыть. А когда ты рассказываешь…— А вот что касаемо акцента, — Леон, наполняя рюмку, взглянул на Александра, — то был у меня когда-то приятель такой, Рафаэль его звали. Он сейчас в Швеции живет. Уж не знаю, что он там делает, но здесь был балетным, у Якобсона. Так вот… Сам он был родом из Казани. Мама — татарка, отел — венгр. Ну и мама с папой дома по-русски, естественно, разговаривали, поскольку ни тот, ни другая родных языков друг друга не знали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62