Киншоу кое-как поднялся и стал размахивать руками – они у него затекли. И тут он услышал Хупера.
Тот лежал на боку, а теперь бросился навзничь и понес, понес что-то жалобное и несуразное. Голова моталась по земле из стороны в сторону.
– ...Не надо, не надо. Нет, нет! Это нечестно, нечестно, ох, не надо... Мамочка! Мамочка! Мамочка!.. – Вдруг причитанье пошло на крик, и он сел, не просыпаясь, и начал колотить ногами. – Мамочка! Мамочка! Мамочка!
Киншоу подошел и встал рядом на коленки.
– Проснись, – сказал он, сперва неуверенно, потом гораздо громче. – Все нормально, Хупер, да ты проснись! Все нормально. Ну! Просто мы с тобой в лесу. Это же я, посмотри. Хупер! Проснись.
Хупер все кричал. Лицо у него горело – и даже шея. Голос эхом отдавался от деревьев и далеко раскатывался по лесу. Киншоу стало страшно.
– Не надо, не надо, нет, нет!
Киншоу не знал, что делать. Он нагнулся и шлепнул Хупера по лицу – раз и другой.
– Молчи!
Пощечины вышли звонкие. Он подумал: «Вечно я его луплю». Он даже сам испугался, вскочил и отбежал.
Хупер умолк. Он открыл глаза и сперва дико озирался, а потом заплакал. Киншоу снова подошел.
– Слушай, все хорошо, я тоже не сплю.
Хупер взглянул на него не соображая, в каком-то недоуменье. Потом снова лег и закрыл рукой глаза.
– Мне жарко. Голова болит. Мне жутко жарко. – Слезы потекли между пальцами. Он стал сбрасывать джемпер.
– Ты не надо лучше.
– Жарко, не могу, я весь мокрый.
– Но ведь же ночь, ты простудишься.
Хупер постанывал.
– Тут одна штучка аспирина осталась, – сказал Киншоу, – я воды принесу. Может, тебе лучше станет. Может, уснешь.
Хупер не ответил. Киншоу взял жестяную кружку и сквозь тьму пошел к реке. Он встал на коленки. С реки поднимался чудесный дух прохлады, и сладко и мокро пахла трава. Вода журчала преспокойно, мирно. Он растянулся на земле, лицом в траву, и закрыл глаза. Его пробрал холод. На дереве ухнула сова, но теперь он нисколько не испугался. И опять все стихло.
– Киншоу! – Хупер чуть не плакал со страху.
– Иду!
Он зачерпнул кружкой воду и немножко отпил, а остальное выплеснул на лицо и на голову. Лечь бы в реку и лежать и лежать, а вода пусть течет и течет.
Он зачерпнул еще кружку, нашел в рюкзаке последнюю таблетку и дал Хуперу. Потом поправил костер. Валежник, который он натаскал с вечера, почти весь кончился.
– Мне жарко, – сказал Хупер снова.
– Наверно, у тебя температура. Поэтому.
– У меня зимой воспаление миндалин было. В школе. Дико высокая температура была. – Он макал в кружку пальцы и мочил лицо.
– Ничего, обойдется, – сказал Киншоу. Но сам он в этом сомневался.
Костер почернел, потому что новые сучья снизу еще не занялись. Киншоу сидел у костра, он слышал голос Хупера, но его не видел. Он сказал:
– Если к завтраму не выздоровеешь, придется тут остаться.
– Ну вот еще.
– А чего без толку во все стороны тыкаться?
Хупер шмыгнул носом.
– В общем-то, за нами все равно придут. Даже лучше сидеть на месте, так нас найти легче.
– Не найдут они нас. Он на сколько миль тянется, лес этот. Он же громадный. Где уж тут найдешь.
– Собак пригонят.
– Каких еще собак?
– Ищеек. Из полиции.
– Думаешь, они в полицию заявят?
– Могут и заявить.
Сам-то помнил, что он вчера решил. Что мама и мистер Хупер искать их не станут. Он и сейчас так думал.
– Ох и влетит тебе, когда нас найдут, – сказал Хупер. – Все ведь из-за тебя.
Киншоу вздохнул. Ветер шептал в листве и не приносил прохлады. Вот он стих, и не осталось ни шороха, вообще ни звука.
Хупер спросил:
– Что делать будешь?
– Когда?
– Когда за нами придут. Снова удерешь?
– Не знаю. Не думал пока.
– Погоди, тебя еще в колонию упрячут.
– За что? Что я сделал?
– За то, что сбежал.
– Ну и подумаешь, кому какое дело, если человек сбегает?
– Нет уж, извини. Возвращают, как миленького. И мы из-за тебя заблудились.
– Я же не нарочно.
– И меня в лес затащил.
Киншоу так и подскочил от ярости.
– Брешь ты все, врун проклятый! Неужели ты. такое будешь говорить!
– И скажу.
– Да кто тебе поверит? Ты сам за мной увязался, больно ты мне нужен, я от тебя отделаться хотел. – Он чуть не расплакался с досады. Мало ли что Хупер наплетет, и ему могут поверить. Просто смех, если они поверят, будто он подбил Хупера бежать. Просто смех, а все равно могут поверить.
– Я убежал сам по себе, – сказал Киншоу, – а ты просто обезьяна несчастная, и тебе больше всех все надо.
– А вот и нет. И мне тут не нравится. Хочу домой. Не хочу потеряться.
– Да утрись ты, плакса! Думаешь, ты умный больно, привык тут командовать. А сам прямо как маленький.
– Хочу домой!
Киншоу к нему подошел. Ему уже стало невмоготу, но он сказал, даже мирно:
– Брось ты, ну чего ты такая зануда? Хватит нюни распускать. Какая разница – как мы сюда попали? Главное – мы тут и заблудились, значит, надо ждать, пока кто-то придет. Просто ты больной, вот тебе и страшно. Это от температуры.
– А вдруг я умру?
– Не умрешь.
– Ну, а вдруг? А, Киншоу? Что тогда?
Киншоу уже и сам про это думал. Что они оба умрут. Но вот если выговорить такое вслух – получается дико.
– Глупости. Ну, голову расшиб, ну, вымок. От этого не умирают.
– Мне плохо. Меня знобит. Я замерз.
– На вот, надень мой свитер. – Он быстро стянул с себя свитер и бросил на землю.
– Он пахнет, – сказал Хупер, – тобой пропах.
– Надевай. А потом еще куртку наденешь. Мне не холодно. Я у костра погреюсь.
Он увидел, что Хупер весь дрожит. Он стал бледный, как смерть, а глаза так и горели в темных глазницах.
– Киншоу...
– Чего?
– Не уходи.
– Я сказал, мы тут останемся.
– А вдруг ты передумаешь. Ты не передумаешь, нет? Не уйдешь опять искать эту дорогу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57