Ты маленький. Мамочкин сыночек. Не беспокойся, тут уж они разберутся.
Киншоу выговорил спокойно:
– Я могу кой-чего рассказать про грозу.
– Рассказывай что хочешь. Кто тебе поверит?
– Почему? Почему мне не поверят? Раз это правда.
Хупер опять засмеялся:
– Ты же будешь новенький. А новеньких не больно слушают, сам, что ли, не знаешь? Новенький не вякнет, пока его не спросят.
Киншоу не ответил. У них в школе с новенькими, наоборот, носились. Киншоу, когда он пошел в школу, только исполнилось семь, а если ты меньше всех, все должны тебе потакать, к чаю тебе дают шоколадное печенье, на ночь тебе рассказывают сказки, с тобой нянчатся.
Что-то скользнуло по крыше, потом плюхнулось. Когда Хупер снова заговорил, голос шел почти с пола.
– Я видел, как ты сюда побежал. Я все вижу.
– Липучка паршивая.
– Никуда ты не денешься, Киншоу, я тебя всегда вижу.
– Думаешь, напугал?
Пауза. Потом:
– А на естествознании дохлых мотыльков резать заставляют.
У Киншоу сжалось горло. Он изо всех сил глотнул.
– Врешь.
– Пожалуйста, не верь. Сам убедишься. Реветь будешь, а все над тобой будут ржать.
Хоть бы Хупер перестал, заткнулся, не говорил ничего больше, он и так измучился тут в темноте, переворачивая в уме каждое его слово. Но он ничего не мог поделать с Хупером, все силы у него уходили на то, чтоб не разораться со страха, злости и тоски, не закричать: «Ой, не надо, не надо, ой не надо, господи, да не хочу я с тобой никуда, я боюсь, я боюсь, мне бы выбраться из этого чертова сарая».
– Ну, я пошел, – сказал Хупер.
Киншоу вонзил ногти в ладони. Он думал: выпусти, выпусти, господи, да выпусти ты меня...
– Киншоу!
– Делай что хочешь.
– Может, там у тебя крыса.
– Нету тут крыс.
– Почему это? С чего ты взял? Ты же не видишь.
– Они шумят, скребутся. Ничего тут нет.
– А мотыльки не шумят. Может, там у тебя полно мотыльков. А. может, летучая мышь вверх ногами под потолком висит, погоди, вот я постучу по стене, она и свалится тебе на голову. Совсем ошалеешь.
У Киншоу от ужаса чуть не вырвался всхлип душил его так, что даже горло заболело. Он глотал его и шептал, причитал:
– Я убью тебя, Хупер, убью, убью, убью.
Вдруг он выкрикнул это вслух и сам до смерти перепугался своего крика.
Долго ни в сарае, ни снаружи не раздавалось ни звука. Киншоу заплакал, он плакал совсем тихо и не утирал слез. Сейчас Хупер снова заведется: «Плакса-вакса, сопля, к мамочке захотелось, утрись слюнявчиком, плакса-вакса...» Ну и пусть. Он долго еще плакал.
Но Хупер, наверно, ушел. В конце концов Киншоу его окликнул, но в ответ не раздалось ни шороха, ни звука.
Теперь он уже боялся встать, боялся подползти к щели под дверью из-за крыс или мотыльков, из-за летучей мыши под потолком, и мало ли что еще водилось в сарае. Стояла тишина. Скоро он снова заплакал, потому что больше нечего было делать, нечем утешиться.
Сперва он услышал шаги по траве, а потом стук и лязг замка. Дверь сарая распахнулась.
Хупер уже снова успел отбежать и крикнул:
– Обед, а ты опаздываешь, живей давай, дурья башка, мы куда-то едем с папой.
Крапива и щавель с хрустом ломались у него под ногами.
Киншоу встал. Ноги онемели и затекли на цементном полу. Он утер лицо рукавом.
Хупер мыл руки над кухонной раковиной. Он сказал: «Мы играли в разбойников» в ответ на веселые расспросы миссис Хелины Киншоу.
Крупные плоские крапины дождя тяжело западали, одна за одной, как пот с неба.
Киншоу очень медленно брел по пустырю.
Глава двенадцатая
Миссис Хелина Киншоу рассеянно перебирала легкие платья у себя в шкафу. Она думала: поедем все в одной машине, будто своей семьей. Он сказал твердо: «Сегодня выходной», он велел ей отдохнуть, и она покорилась, слегка поупиравшись для виду. Ей нравилось, когда мистер Хупер обращался с ней так.
Дождь, в общем, так и не собрался.
Дорога вилась вверх, вверх, тесно зажатая заросшими папоротником холмами, и деревья смыкались над головой. Киншоу не дыша ждал, когда же кончится длинный зеленый туннель и они выйдут на простор, где воздух и солнце. И можно будет бегать, махать руками. Они ехали к замку Лайделл.
Но, только достигнув вершины, дорога сразу побежала вниз, вниз, и ни щелки не было в лиственном своде. Киншоу и Хупер забились в разные углы на заднем сиденье «ровера» и молчали. Киншоу не отрывал глаз от бородавки на левой руке. Он думал: больше я не увижу Броутон-Смита, в жизни не увижу.
Дорога ответвилась влево, и деревья расступились.
Сперва показались развалины замка, а рядом озеро. Вокруг озера шла посыпанная гравием дорожка, а потом, большущей дугой, лежал выстриженный газон. Сзади и по бокам взбегал на крутые склоны бор. Толпились и давили все еще низкие и мутные тучи.
Мистер Хупер выключил мотор, и сразу стало тихо.
– Ну вот, я захватил карты и путеводители, – обернулся он к миссис Хелине Киншоу. – Люблю все делать основательно. – Он теперь меньше ее стеснялся, он привык, что под боком опять женщина.
Миссис Киншоу улыбнулась, и открыла дверцу машины, и весело огляделась, готовясь к восторгам и удивленью. Накануне, в «Уорингсе», он ей сказал:
– Не бойтесь, Чарльз в обиде не будет. Уж я-то не стану делать между мальчиками различия.
Киншоу прошел на несколько шагов вперед, от них подальше. Он совсем иначе представлял себе это место, думал – тут просторно и пусто. Оказалось, здесь жутко. Похоже на тот сон. Он посмотрел на озеро. Вода была очень тихая.
– Чего делать будешь?
Киншоу взглянул на него холодно.
– Наверх полезу.
Они забрались в разрушенный замок. Стены стояли еще очень высокие, и остатки лестниц обрывались ни с того ни с сего, так что с них можно было оступиться в воздух, или перешагнуть на парапет, или перебраться на колонны, усеченные плоско, как камни, по которым вброд переходят ручей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57