Господи Боже! Разве у Его Величества империя недостаточно велика?
Разве у нас в Сибири, в Туркестане, на Кавказе, в самой России нет
огромных территорий, которые даже не вспаханы? Тогда какими погремушками
нас манят? Восточная Пруссия? Разве среди подданных императора
недостаточно немцев? Галиция? Она кишит евреями!.. Константинополь, крест
на Святой Софии, Босфор и Дарданеллы? Мысль эта настолько нелепа, что о
ней и говорить не приходится. Даже если бы одержали мы полную победу, и
Гогенцоллерны и Габсбурги будут вынуждены просить мира и согласиться на
наши условия, это будет означать не только конец германского владычества,
но и провозглашение республик по всей Центральной Европе. Тогда неизбежен
крах царизма. Если же допустить мысль о нашем поражении; чем оно
обернется, лучше промолчать... Отсюда вывод, что нас следует как можно
скорее выпутываться из этой авантюры".
Палеолог, у которого была одна забота - сделать все от него
зависящее, чтобы Россия продолжала войну - смотря Витте вслед, думал о
том, что это "загадочный, умеющий деморализовать собеседника индивид,
большой умница, деспотическая личность, относящаяся к ближним с презрением
и чувствующая свою силу, жертва собственного честолюбия, зависти и
гордыни". Посол решил, что воззрения Витте "вредны и опасны" как для
Франции, так и для России.
Нигде оптимизм императора не встречал более горячего отклика, чем
среди русского офицерства. Офицеры полков, размещенных вдали от границы,
опасались, что война закончится раньше, чем они успеют попасть на фронт.
Гвардейские офицеры, которым посчастливилось попасть в действующую армию,
выясняли, следует ли брать с собой парадные мундиры для церемониального
марша по Унтер-ден-Линден. Им посоветовали отправляться в походной форме,
парадную же им вышлют с ближайшей оказией.
Каждый день, с рассвета до заката, улицы российской столицы
сотрясались от грохота сапог по мостовой: к Варшавскому вокзалу шагали
пехотные полки, отправляющиеся на фронт. Дороги, ведущие на запад, были
запружены пехотой, кавалерией, конной артиллерией, двигавшейся в
направлении Прибалтийского края и Восточной Пруссии. Солдаты шли, а не
маршировали. Их сопровождали обозы, санитарные автомобили, полевые кухни и
лошади для ремонта. Колонны шли такой плотной стеной, что иногда солдаты
сворачивали с дороги и, поднимая клубы пыли, шагали прямо по полям, словно
в ХIII веке во время татарского нашествия. Слышались крики, цокот копыт и
стук колес.
Возвращаясь с аудиенции у царя, Палеолог встретил на дороге один из
полков. Генерал, узнав посла, отдал честь и воскликнул: "Мы разобьем этих
грязных пруссаков! Долой Пруссию! Вильгельма на остров Святой Елены!" При
прохождении каждой роты генерал, привстав в стременах, восклицал:
"Французскому посланнику ура!" И солдаты что есть сил кричали: "Ура! Урра!"
Наконец генерал ускакал, бросив через плечо: "Вильгельма не Святую
Елену! Вильгельма на Святую Елену!"
Порой женщины и дети шли по нескольку верст, провожая солдат. "Одна
женщина, совсем молоденькая... прижимала к груди младенца, - писал
М.Палеолог. - Она шла, стараясь не отставать от солдата, шагавшего в конце
колонны - красивого, загорелого, мускулистого парня. Они не произносили ни
слова, лишь неотрывно смотрели друг на друга. Молодая мать протянула
ребенка солдату, и тот его поцеловал".
Такие же картины можно было наблюдать на всех железнодорожных
станциях России. Находившийся в ту пору в Москве британский консул
Р.Г.Брюс Локкарт вспоминал: "Покрытые пылью солдаты битком набивались в
товарные вагоны; большая толпа пожелала им счастливого пути; среди
провожающих были озабоченные, бородатые отцы, жены, матери, улыбавшиеся
сквозь слезы; ...дородные священники, благословлявшие счастливых воинов.
Последнии рукопожатия, последние поцелуи. Пронзительно свистнул паровозный
свисток. Несколько раз дернувшись, не в силах сдвинуть с места,
перегруженный эшелон неохотно тронулся в путь и наконец скрылся в белесых
сумерках. Сняв шапки, толпа молчала, слушая, как замирают вдалеке голоса
поющих солдат, которым не суждено вернуться назад".
Почему-то именно рядовые первыми поняли, что за война им предстоит. В
отличие от своих начальников, легкомысленно толковавших о параде на
Унтер-ден-Линден и кричавших: "Вильгельма на остров Святой Елены!", многие
русские солдаты отправлялись на войну в мрачном предчувствии, что им не
суждено увидеть ни близких, ни родной деревни. Генерал Альфред Нокс,
британский военный атташе, встретил на фронте одного молодого солдата из
Киева. Тот был в подавленном настроении: у него дома остались жена и
пятеро детей. Нокс попытался подбодрить новобранца, заверив того, что он
еще вернется, но солдат, покачав головой, сказал: "На войну ведет широкая
дорога, а домой - узкая тропинка".
В количественном отношении русская армия была колоссом. Перед войной
в ней насчитывалось 1, 4 миллиона солдат. После мобилизации это число
увеличилось еще на 3, 1 миллиона. За три года войны 15, 5 миллиона ушли
воевать за царя и Русь святую. В британской прессе эту солдатскую массу,
готовую пролить свою кровь, называли "русским паровым катком".
За исключением людских ресурсов, Россия во всех отношениях не была
готова к войне. Железных дорог не хватало, плотность железнодорожной сети
в России составляла одну десятую германской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227