"У меня создалось в душе впечатление от них ото всех, -
заявил судебному следователю Соколову Якимов, один из охранников,
захваченных войсками белых. - Царь был уже немолодой. В бороде у него
пошла седина... На нем была солдатская гимнастерка, подпоясанная
офицерским ремнем с пряжкой. Пряжка была желтая... Гимнастерка была
защитного цвета, такого же, как брюки, и старые стоптанные сапоги. Глаза у
него были хорошие, добрые... Вообще он на меня производил впечатление как
человек добрый, простой, откровенный, разговорчивый. Так и казалось, что
вот-вот он заговорит с тобой, и, как мне казалось, ему охота была
поговорить с нами. Царица была совсем на него непохожая. Взгляд у нее был
строгий, фигура и манеры ее были как у женщины гордой, важной. Мы, бывало,
в своей компании разговаривали про них, и все мы думали, что она, как
есть, похожа на Царицу. На вид она была старше его. У нее в висках была
заметна седина, лицо у нее было уже женщины не молодой, а старой... От
моих мыслей прежних про Царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось.
Как я их своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним
относиться, совсем по-другому: мне стало их жалко. Чистую правду вам
говорю. Хотите верьте, хотите - нет, только я все твердил про себя: "Пусть
бы они убежали..."
Прежде чем местные власти заставили Пьера Жильяра вместе с Гиббсом и
баронессой Буксгевден уехать из города, швейцарец несколько раз посетил
Томаса Г. Престона, британского консула в Екатеринбурге, умоляя его
принять меры к спасению царской семьи. Но Престон был настроен
пессимистически.
"Мы часами обсуждали способы спасения царской семьи, - писал позднее
Престон. - При наличии десятитысячного гарнизона, состоявшего из
красноармейцев, в условиях, когда красные шпики прятались за каждым углом,
в каждом доме, предпринять попытку спасти императора и его близких было бы
безумием, чреватым самыми ужасными последствиями для самой семьи...
Никаких организованных действий, направленных на спасение императорской
семьи из Екатеринбургского плена, предпринято не было".
Иного мнения придерживался П.М.Быков, председатель исполкома
Екатеринбургского совета, которому за каждым деревом мерещился монархист:
"С первых дней перевода Романовых в Екатеринбург сюда стали стекаться в
большом количестве монархисты, начиная с полупомешанных барынь, графинь и
баронесс всякого рода, вплоть до монашек, духовенства и председателей
иностранных держав". По словам Быкова, снабжение царской семьи продуктами
и обмен письмами было налажено через доктора Деревенко, имевшего доступ в
Ипатьевский особняк для лечения больного наследника. Кроме того, указал
Быков, охрана перехватывала записки, спрятанные в караваи хлеба, бутылки с
молоком. К примеру, такие: "Час освобождения приближается, и дни
узурпаторов сочтены, - говорится в одной записке. - Славянские армии все
более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от
города. Момент становится критическим и теперь надо бояться кровопролития.
Этот момент наступил..."
"Ваши друзья не спят, - сообщается в другой записке. - Час, столь
долгожданный, настал".
Престону не было известно о каких-либо попытках спасти царя. Быков же
видел заговорщиков повсюду. Можно сказать почти наверняка, что были
преданные люди, намеривавшиеся вырвать царя и его семью из рук тюремщиков,
но не сумевшие осуществить свои планы. Это подтверждаеют два письма,
которые цитирует в своей книге генерал М.К.Дитерихс, начальника штаба
армии Колчака, участвовавший в судебном разбирательстве по делу пленения и
убийства царя и его семьи. Первое письмо принадлежит "известному белому
офицеру" и обращено к Государю:
"С Божьей помощью и с Вашим хладнокровием надеемся достичь нашей
цели, не рискуя ничем, - гласит письмо, переданное в особняк. - Необходимо
расклеить одно из Ваших окон, чтобы Вы могли его открыть; я прошу точно
указать мне окно. В случае, если маленький царевич не может идти, дело
сильно осложнится... Напишите, нужны ли два человека, чтобы его нести, и
не возьмет ли это на себя ктонибудь из Вас. Нельзя ли было бы на 1 и 2
часа на это время усыпить царевича каким-нибудь наркотиком. Пусть решит
это доктор... Будьте спокойны. Мы не предпримем ничего, не будучи
совершенно уверены в удаче заранее. Даем Вам в этом торжественное обещание
перед лицом Бога, истории, перед собственной совестью". Под письмом стояла
подпись: "Офицер".
Второе письмо, цитируемое Дитерихсом, представляет собой ответ
императора:
"Второе окно от угла, выходящего на площадь, стоит открыто уже два
дня и даже по ночам. Окна 7-е и 8-е около главного входа, тоже выходящие
на площадь, точно так же всегда открыты. Комната занята комендантом и его
помощниками, которые составляют в данный момент внутреннюю охрану. Из 13
человек, вооруженных ружьями, револьверами и бомбами. Ни в одной двери, за
исключением нашей, нет ключей. Комендант и его помощник входят к нам,
когда хотят. Дежурный делает обход дома ночью два раза в час, и мы слышим,
как он под нашими окнами бряцает оружием. На балконе стоит один пулемет, а
под балконом - другой, на случай тревоги. Напротив наших окон на той
стороне улицы помещается стража в маленьком домике. Она состоит из 50
человек. Все ключи и ключ номер 9 находятся у коменданта, который с нами
обращается хорошо..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227