Именно в это время
прибыл из Москвы комиссар Василий Васильевич Яковлев.
С самого начала личность нового посланца была окутана тайной. Узникам
было известно, что должно прибыть какое-то важное лицо, поговаривали,
будто едет сам Троцкий. Но 22 апреля приехал Яковлев. С ним был отряд в
150 бойцов и даже личный телеграфист для сношений с Кремлем. После беседы
с Кобылинским Яковлев отправился в губернаторский дом, где познакомился с
государем, который представил ему сына и воспитателя Гиббса. Для чего он
прибыл в Тобольск, московский посланец не сообщил. Это был высокий,
плечистый брюнет лет тридцати двух или трех. Несмотря на то, что он был
одет, как простой матрос, чувствовалось, что это человек образованный.
Речь его была грамотной, к государю он обращался "ваше величество", с
Жильяром здоровался по-французски. Руки у него были чистые, с длинными,
тонкими пальцами. Несмотря на располагающую внешность нового комиссара,
узники встревожились. "Все взволнованы и расстроены, - записал Жильяр в
дневнике. - Прибытие комиссара воспринято, как признак какой-то
неизвестной, но реальной опасности".
Сразу по прибытии Яковлев предъявил полковнику Кобылинскому свои
документы. Все они исходили из ВЦИКа и были подписаны его председателем Я.
Свердловым. Первый документ был удостоверением личности Яковлева. В нем
указывалось, что он член ВЦИКа, на которого возложено поручение особой
важности. Второй документ был предписанием на имя Кобылинского, а третий -
на имя отряда. В этих бумагах содержалось требование беспрекословно
подчиняться приказаниям московского комиссара, которому предоставлялось
право расстреливать ослушников на месте.
Кобылинский не стал пререкаться и по просьбе Яковлева провел его в
губернаторский дом. Наследник был в постели: ушиб повлек паралич обеих
ног. Это зрелище расстроило комиссара. Позднее тот привел с собой
армейского врача, осмотревшего ребенка и заключившего, что он серьезно
болен.
Наблюдая за Яковлевым, Пьер Жильяр встревожился. "У нас такое
ощущение, что мы оставлены всеми и оказались во власти этого человека.
Неужели никто и пальцем не пошевелит, чтобы спасти царскую семью? Где же
те, кто остался предан государю? Почему они медлят?" - гласит запись в
дневнике наставника.
Утром 25 апреля специальный уполномоченный, наконец, сообщил
Кобылинскому, какова цель его приезда. Он объяснил, что сначала ему было
поручено ВЦИКом вывезти из Тобольска всю семью. Однако, убедившись, что
цесаревич тяжело болен, он вынужден изменить свои намерения. Проведя через
своего телеграфиста переговоры с Москвой, Яковлев заявил: "Я говорил по
проводу с ВЦИКом. Приказано всю семью оставить, а Государя перевезти".
Московский уполномоченный попросил как можно скорее доложить о нем царю.
"После завтрака, в 2 часа, - показал Соколову Кобылинский, - мы с
Яковлевым вошли в зал. В центре зала стояли государь и императрица.
Остановившись от них на некотором расстоянии, Яковлев поклонился. Он
сказал государю: "Я должен сказать Вам, что я чрезвычайный уполномоченный
из Москвы от центрального исполнительного комитета и мои полномочия
заключаются в том, чтобы увезти отсюда Вас и Вашу семью. Но так как
Алексей Николаевич болен, то я, переговорив с Москвой, получил приказ
выехать с одними Вами". Царь заявляет: "Я никуда не поеду". Яковлев
говорит: "Прошу этого не делать. Я должен выполнить миссию, возложенную на
меня. Если Вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или
отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо
меня другого, менее гуманного человека. Со мной же Вы можете быть
спокойны. За Вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если Вы не хотите ехать
один, можете ехать с кем хотите. Завтра в четыре часа мы выезжаем". И,
поклонившись государю, а затем императрице, Яковлев уходит. Следом за ним
пошел и Кобылинский, но государь сделал ему знак остаться. Николай II
спросил у полковника, куда его намерены увезти. Тот не знал, но вспомнил,
что в разговоре Яковлев заметил, что поездка займет четверо-пятеро суток,
следовательно, повезут в Москву. Повернувшись к супруге, государь сказал:
"Ну, это они хотят, чтобы я подписался под Брестским договором. Но я лучше
дам отсечь себе руки, чем сделаю это". Тут, продолжал Кобылинский,
"императрица, сильно волнуясь, заявила: "Я тоже еду. Без меня они опять
его заставят что-нибудь сделать, как уже заставили". Безусловно,
Государыня намекала на акт отречения от Престола".
Новость стала известна всем обитателям дома. Плача, Татьяна
Николаевна постучалась в дверь комнаты П.Жильяра и попросила его придти в
комнату императрицы. Александра Федоровна не находила себе места. Она
сообщила учителю, что государя ночью увозят, и она не знает, как ей быть.
"Комиссар уверяет, что императору не причинят никакого зла и что если
кто-нибудь хочет его сопровождать, это не воспрещается. Я не могу
допустить, чтобы его увезли одного, - заявила государыня. - Они хотят
отделить его от семьи, чтобы попробовать заставить его подписать мир в
Москве под страхом опасности для жизни всех своих в Тобольске. Немцы
требуют этого, зная, что только мир, подписанный Царем, может иметь силу в
России. Вдвоем легче бороться и легче перенести мучения, чем одному. Но
ведь я не могу оставить Алексея. А вдруг случится осложнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227