Старик протянул было руку к ее груди, но раздумал. Чужим рукам там делать нечего. Вместо этого он поднес ладонь ко рту незнакомки и почувствовал слабый ток воздуха. Да у нее кровь на виске! Нашла, каким местом удариться. Ладно, хоть дышит, и то спасибо. Даг вытащил из заднего кармана штанов носовой платок и приложил к ссадине.
Он пытался решить, стоит ли трогать женщину с места. Как назло, по верхней дороге никто не ехал. Рана все еще кровоточила. Колючка начала вылизывать лицо пострадавшей.
– Отвали. – Даг отпихнул собаку и потер щеку незнакомки. – Эй! – в отчаянии позвал он.
Женщина даже не пошевелилась. Колючка снова сунулась и получила пинка.
– Да отстань ты! Убери свой поганый язык.
Лайка обиженно заскулила.
– Дамочка! – Даг потер сильнее, и, наконец, сомкнутые веки дрогнули. Он довольно улыбнулся и снова позвал:
– Дамочка! Эй, дамочка!
Женщина приоткрыла глаза, хрипло застонала и попыталась повернуться. Похоже, ей было очень больно. Незнакомка непонимающе уставилась на Дага.
– Г-где? – сказала она. Слова давались с трудом. – Где…я?
Колючка снова лизнула ее в щеку.
– В Уимерли, – таким тоном, словно это само собой разумелось, ответил Даг. Он оглянулся на брошенную машину. Может, там есть сотовый телефон? – Никуда не уходите. Вообще не двигайтесь. – Он пошел к машине, Колючка осталась сторожить пострадавшую.
Даг перегнулся через водительское сиденье. На шнурке под зеркалом заднего вида болтался пропуск на автостоянку. Старик потянулся к карточке и прочитал фамилию.
– И тут Блеквуд, – изумился он. – Вот расплодились-то.
Клаудия стояла у окна мастерской. Внизу старик осторожно вел в дом Критча молодую женщину. «Это, наверное, Даг Блеквуд с женой Джозефа, – подумала художница. – Красивая… Чудесная фигура, каштановые волосы до плеч». Жалко. Клаудия так надеялась, что у нее снова будет семья. Они с Джозефом, Тари с Джессикой. Девочки уже подружились и вместе играли. Чем не сестры?
Клаудия пару раз видела Дага Блеквуда. И дом его видела. И газон, захламленный всякими кустарными поделками. Несколько лет назад к ней в гости приезжал друг, художник из Сент-Джонса. Даг в это время возился у себя во дворе с какой-то деревянной фигуркой. Художник был очарован морщинистым лицом старика и даже хотел сделать пару фотографий, но Даг отказался наотрез. Этому типу везде чудится подвох.
Клаудия повернулась к столу. Игрушечный городок почти готов. В домиках горят свечи. Уютно. Сколько она лепила этот макет? Такое ощущение, что долгие годы.
– Кто там, мамуль? – спросила Джессика. Она играла с малюсенькими человечками. Клаудия их только что слепила, глина еще не просохла. Девочка взяла крышу с желтого домика и заглянула внутрь.
– Не знаю, – тихо ответила Клаудия и рассеянно взглянула на дочь.
– Плохо, – вздохнула Джессика и вернула крышу обратно.
– Что плохо?
– К Джозефу жена приехала, да? Это плохо. – Она подняла раскрашенную фигурку женщины, повернула лицом к океану и снова поставила на место.
– Почему?
– Не знаю… Ты ведь его убьешь?
– Я никому не хочу зла…
– Папа говорит, убьешь. Из-за того, что с нами случилось. Со мной и с папой. Это Джозеф виноват. – Джессика придвинула игрушечную корову поближе к лошадке.
– Он не виноват, Джессика.
– Это все он…
– Джозеф обычный человек. Такой же, как все. Даже после смерти твой папа никак не хочет признать…
Джессика посмотрела на глиняные домики, потом – на мать:
– Ты ведь все равно убьешь Джозефа. А я – Тари.
– Хватит! – закричала Клаудия с такой ненавистью, что сама испугалась. Разве можно ненавидеть дочь? Но это – не дочь. Это не может быть ее дочерью. Джессика изменилась, в ней появилось что-то новое. Неприятное. Гнилое.
– Если я убью Тари, то смогу с ней играть всегда. А когда ты умрешь, Джозеф станет твоим другом.
– Прекрати, Джессика. Пожалуйста, перестань.
– Это только сначала больно, а потом появляется такое приятное ощущение, словно ты все время паришь, поднимаешься, но остаешься на месте. Тебе понравится, вот увидишь.
Клаудия взглянула на дочь и рассеяно улыбнулась:
– Ночью, – сказала она, чувствуя, что перехватывает горло, – тебя так хорошо видно.
– Раньше духи приходили по ночам. Им мешал только дневной свет. Теперь все по-другому, гораздо хуже.
– Хуже?
– Теперь кругом сигналы. Миллионы сигналов. Они и сейчас проходят через твою голову. Хотя ночью их немножко меньше.
– А я ничего не чувствую.
– Ты просто не знаешь. Вода их разносит по телу. И ты заболеваешь. Становишься беспокойной, места себе не находишь, и сама не знаешь, отчего.
– Тебе они тоже вредят?
Джессика кивнула:
– Я ведь только сгусток энергии, мама. Я меняюсь от этих сигналов. – Она ненадолго замолчала, а потом продолжила со слезами в голосе: – Поэтому иногда ты меня даже не узнаешь.
– Узнаю, Джесси.
– Нет. Сигналы прошивают меня насквозь. А люди все говорят, говорят по телефону. Боже, сколько они говорят! А телевизор! А радио! Передачи, передачи, передачи… Такой шум! – Она зажала уши ладонями. – Я не могу быть твоей дочерью! – крикнула Джессика. – Здесь, внизу, никак не могу.
Клаудия снова повернулась к дому Критча.
– Не бывать нам одной семьей, – прошептала девочка, она поняла, о чем думает мать. – Ничего не выйдет. Надо тебе, наверное, умереть, мама.
Они погрузились в горестное молчание, наконец, Клаудия вздохнула:
– Да, наверное, надо.
– Уже скоро. Потому ты меня и видишь. Часть твоего тела уже умерла. Там пустота, ее надо чем-то наполнить. Я как раз в нее помещаюсь. Но, чтобы мы были вместе по-настоящему, ты должна умереть целиком.
– Я знаю, – простонала Клаудия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147