Ему сообщили, что какого-то ребенка действительно нашли, но подробностей никто не знал, неизвестно было даже, мальчик это или девочка, да и жив ли ребенок.
– Где она? – Ким требовательно глядела на Чейза.
– Да пока не понятно, – ответил сержант. – Надо тут подождать. Как что-нибудь прояснится, нам первым делом сообщат.
Сколько времени прошло с этого разговора? Ночь, неделя или только несколько секунд? В комнате горела свеча, на улице было все еще темно, тьма душила. Ким приняла три таблетки успокаивающего. Никакого эффекта. Пришлось принять еще две. Она впала в ступор, время от времени ударяясь в панику. Бедро болело не переставая. Ким поднялась с дивана. Ей казалось, что боль – это знак. Тари нужна помощь. Однако ступить на ногу было практически невозможно. Ким упала на диван. Беспомощная никчемная развалина! Ходить и то разучилась.
Мисс Лэрейси сидела у окна гостиной в кресле-качалке, Чейз любезно согласился перенести его вниз из комнаты Джозефа. Старушка раскачивалась и что-то напевала. Ким показалась, что это «Ночная тишь». Сержант молчал, он просто не знал, что делать. Потом его вызвали по радио и сообщили, что поисковая команда уже на месте.
– Где супруг ваш? – спросил Чейз.
Ким покачала головой:
– Понятия не имею.
Сержант извинился и вышел в кухню, чтобы позвонить по телефону. Ким прислушивалась, но так ничего и не смогла разобрать, доносилось только невнятное бормотание. Чейз вернулся, молча сел на стул у пианино и стал ждать, когда наступит утро. Вскоре в комнате стало светлее.
– Пора. – Чейз взял с журнального столика свою фуражку и встал.
Мисс Лэрейси на минуту прервала пение:
– Жива твоя дочурка, – сказала она.
Сержант Чейз молча взглянул на старушку и вышел из гостиной.
Ким проводила его до дверей, стараясь сильно не наступать на больную ногу.
– Попробую мужа вашего разыскать.
– Разыщите дочь.
Машина сержанта отъехала от дома. За окном из тумана проступали очертания бухты. Пусто, ни лодок, ни вертолетов. Небо постепенно синело. Море было спокойным, словно и не было вчера ничего, так, пустая фантазия, эстетская киноподелка.
Ким оглядела дорогу. Не идет ли обратно дядя Даг? Пусто. Такие, как он, не отступают перед натиском тьмы. Ким утешалась мыслью, что уж он-то продолжал искать Тари вместе с друзьями и соседями. Взяли, наверное, фонарики и ушли в лес. Жители Уимерли хорошо знали эти места, знали, где может потеряться маленькая девочка. Если, конечно, Тари потерялась. Если ее не украли. Не убили. Ким больше не могла выносить эту муку. С каждым часом надежда таяла, таяла, таяла. Ким вернулась в гостиную.
– Жива твоя дочурка, – сказала мисс Лэрейси.
Ким села на диван и закрыла глаза, едва сдерживая слезы. Она стиснула зубы и повернулась к старушке. Кто это вообще такая? И что здесь делает? Вестница беды. Злодейка. Ведьма с мудрым лицом. Еще и ухмыляется. Ухмыляется!
– Жива твоя дочурка.
– Прошу вас, – сказала Ким и прижала руку ко лбу, – прошу вас, просто…
– И не проси, – голос старушки стал тверже, – не замолчу. Потеряешь веру – пиши пропало. Верить надо, барышня. Господь милостив!
Ким сердито взглянула на мисс Лэрейси.
– А ну-ка припомни ее хорошенько. Чтоб как наяву. – Внезапно старушка посмотрела в потолок, потом на бухту, потом снова на потолок, потом на стену и сказала: – Жди вестей. – Наконец она заметила на столике телефон, и взор ее прояснился.
Немедленно грянул звонок. Ким сорвала трубку.
– Алло, – чуть не закричала она. От резкого движения снова разболелось бедро.
– Джозеф Блеквуд дома?
– Это его жена. Вы насчет Тари? Я ее мать.
– Это доктор Томпсон из больницы в Порт-де-Гибле. Я пытался дозвониться, но телефон не работал.
– Что с Тари?
– Пожалуйста, приезжайте в больницу. Немедленно.

Часто хватаюсь за окружающие предметы, потому что мне все время кажется, будто меня тянет вводу. Словно смещается центр гравитации. Я могу проскользнуть мимо травы, и деревьев, и слоистых камней и упасть прямо в воду. Может быть, там мне и место? Место всему живому, в конечном счете? И если это так, отчего же я цепляюсь за землю? Пусть меня унесет в море.
Сидела в мастерской и смотрела в окно. Бухта прекрасна. И днем, и ночью. Она всегда разная. Новое освещение – новые образы, новые краски. Ход времени неотвратим. Каждая секунда – новая реальность, новое восприятие мира. На самом деле, это просто выдумка. Просто вид из моего окна в багете стен, картин и фотографий. Вот они-то точно не меняются. Все это маскарад, фальшивка. От реализма – к абстракции.
Сегодня проснулась, а Джессики нет. Куда она пошла?
Доедаю последние запасы кураги и чернослива. Так сладко. Продолжаю лепить сарайчики и дома. Городок в миниатюре. Уже принялась за человечков. Рыбаки в глиняных лодочках и солдаты в джипах. Каждый дом, каждая фигурка близка к завершению. Глиняные человечки приходят и стучат в мою дверь. Я не отвечаю. Они приходят снова. Я жду, что вот-вот кто-нибудь из них ворвется.
Сны о Редже становятся ярче, переживания сильнее. Я слабею, а Редж, похоже, набирает силы. Не буду больше закрывать глаза. Во сне он четче, чем наяву. Я вижу его в Джозефе. Человек, похожий на того, кто был когда-то моим. Нельзя больше любить. Никогда больше не буду любить. Мне отчаянно хочется сбежать по ступеням на первый этаж, выдвинуть на кухне ящик для ножей, схватить нож, пробежать по траве к дому Критча и колоть Джозефа, резать его, пока он не умрет, резать его снова и снова.
Почему во мне все время бушуют плотские страсти? Можно убить Джозефа, но как мне убить Реджа? Если я покончу с собой, останусь ли я навсегда прикована к Реджу цепями брака?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147