И девушки и молодухи частенько краснели, когда он смотрел на них из-под своего черного чуба. Еще была у него привычка, считая деньги, громко щелкать на счетах: одна, две, три, десять, шестнадцать, как будто не мог он подсчитать все эти копейки в уме. Покупатель при этом смущался, не знал, что и подумать. По правую руку от прилавка была открытая полка для хлеба, и каждый брал с нее, что ему было нужно. Но для иных покупателей Усач сам, своей рукой доставал с полки черный хлеб или булку. Хотя Сальме не пробовала этот хлеб, она все же считала, что булки, которые доставал Усач, были гораздо свежее и мягче. И вообще она была уверена, что Усач продает товар пристрастно, глядя на лица. Разве не стало это особенно ясно прошлой весной, когда в лавку привезли мало масла! Усач тогда отвечал всем, что масла нет, а кое-кому приносил из заднего помещения завернутые в бумагу свертки.
А вообще-то лавку Усача снабжали лучше, чем чью-либо в округе. Усач был расторопным и энергичным продавцом. Осенью здесь можно было купить даже помидоры, которые сноха велела Сальме есть. Она говорила, что Сальме надо побольше есть зелени и овощей в свежем виде. Сальме считала это излишней тратой денег и кривлянием, но, когда ощутила во рту вкус помидора, стала покупать сама. Есть помидоры было вкусно, к тому же они были мягкие, по зубам Сальме. Это не яблоки, которые ей было не угрызть и которые приходилось тереть. Этому научила ее сноха, раньше Сальме варила яблоки в супе. Когда дело касалось здоровья, Сальме не жалко было времени.
В лавке у Усача вроде была в продаже хорошая жирная ветчина, однако сноха запретила Сальме есть ветчину. Все какие-то городские выверты, подумала Сальме. Вот уж и ветчины не поешь! Весь свой век она ела все, только ветчину не так часто, хотя тогда у нее были зубы. А теперь гляди да облизывайся. Сноха говорила ей: «Вырви ты эти свои старые корни и вставь новые, искусственные». Упаси боже, еще и вырывать? К зубному врачу Сальме никогда не ходила. А сноху тоже не тянет к зубному, даром что сама доктор, злорадно подумала Сальме. Ей вспомнилось, как помрачнела сноха, когда у нее однажды вечером разболелся зуб, и как побледнело ее лицо, когда вернулась домой от зубного. Ничего не сказала, но Сальме и так поняла, каковы дела.
— Вот ведь несчастье, такой молодой...— сказала стоявшая рядом с Сальме женщина в красном пальто.— Теперь жена покрутится, ребенок у нее да скотина.
— Да, тяжко сейчас, посреди зимы, копать могилу, земля твердая как кость,— отозвалась другая женщина, повыше ростом и тоньше.
— Да уж, земля глубоко промерзла, снег выпал поздно.
— У жены и без того хлопот много, а тут еще...
— Да, не простое это дело,— вздохнула та, что в красном пальто.
— О ком вы говорите? — поинтересовался Усач, складывая ткань.
— Бригадир из Кивиры, говорят, помер.
— Тальвинг, что ли?
— Тальвинг, да,— кивнула высокая женщина.
— Значит, теперь жене придется поискать себе нового мужа или вернуться к старому,— просто рассудил Усач.
— А ты, Сальме, не слыхала, живешь же там рядом? — повернулась к Сальме женщина в красном пальто.— Ты бы должна лучше всех об этом знать.
— Ничего я не знаю,— буркнула Сальме.— Когда же он помер?
— Сегодня утром вроде,— сказала высокая.— Пришел из конторы, в руке листок, там написано, где кто будет работать. Шел мимо конюшни домой. Да и присел, значит, на кровать, это дома, значит, в своей комнате. Сын его, четырех годов, спал в кровати. Тальвинг и говорит: «Юллар, я умираю». И в ту же минуту помер. Привели врача из Харалы, тот осмотрел и сказал: «У него, мол, лопнул кровеносный сосуд в голове...»
— Утром он и вправду был чудной какой-то,— закивала головой Сальме.
— Что? — заинтересовалась высокая.— Чем же он был чудной?
— Ну был все-таки... Сказал, что умирает.
— А ты, Сальме, должна была бы в контору сбегать и вызвать врача.
— Мне-то что, живу я в своей квартире и под ногами у других не путаюсь. Кто для меня побежал за врачом, когда я прошлой весной при смерти была? Хильдегард - как-то вошла ко мне в комнату и говорит: «Здесь ты, паскуда, и помрешь...» Кто знает, помер ли Тальвинг, может, он сам пустил этот слух. Я никому не верю.
— Да уж, кто знает,— засмеялась женщина в красном пальто.— Несколько лет назад выпивал он с мужиками у ха-
ралаской лавки, и подумать только, вздумалось одному трактористу позвонить домой жене, что муж умер. Жена с плачем в контору, просит машину. Приехала в Харалу, а Тальвинг лежит на обочине и похрапывает.
— В Тарту подменили одного покойника,— вмешался в разговор Усач.— Жена и дети пришли посмотреть перепугались. Жена сказала, что носки не ее мужа и пиджак чужой. Потом пошли слухи, оказалось, что человек и не умер вовсе, а дал деру из-за недостачи в кассе.
— Кого же они тогда хоронили? — спросила женщина в красном пальто.
— А почем я знаю,— засмеялся Усач. — Меня там не было. Кто знает, кого им из анатомички выдали. Кого-нибудь из дома престарелых, пожалуй.
«Упаси боже, неужто из дома престарелых?» — испуганно подумала Сальме и спросила:
— Есть у вас кофейные зерна? Настоящий кофе?
— Нет, все забрали на свадьбу.
— Какая тут еще свадьба, если покойник в доме,— заметила высокая женщина.
— Значит, нет у вас кофейных зерен? — переспросила Сальме и подумала, что зерна наверняка найдутся где- нибудь в кладовой у Усача, но ей, старухе, он их не продаст. Другое дело, кабы спросила сноха...
— Неужто на этом свет клином сошелся? — сказал Усач женщинам, которые все еще судачили о свадьбе, и обратился к Сальме: — Есть хороший кофе в пачках. От души советую взять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22