Все на бумагу, что только придет на память, а то сноха опять скажет, что тебе нечего сказать, кроме «здрасьте» и «до свиданья».
Она бросила взгляд на часы и оторопело встала. Ой, к вечеру дело идет! А она сегодня еще не пила кофе! Может, в самом деле открыть пачку с этой черно-коричневой картинкой?
Была еще и другая возможность. Пойти в Харалу, в лавку, что там, у озера, и попытать счастья. Сальме помнила, что, когда еще работала, несколько раз покупала в этой лавке резиновые сапоги. Почему бы там не быть и кофейным зернам? Час туда и час обратно — и она приносила купленные сапоги. Если сейчас пойти, вернешься засветло. В новых галошах на валенках, с палкой в руке идти можно. Пусть смеются кто хочет: вот, мол, старуха бредет с палкой от метлы, как колдунья, Сальме этим не проймешь.
Ветер свистел в оледеневших сучьях, навстречу катились грузовики: Сальме медленно тянулась по обочине, останавливалась и ждала, когда проедут машины, время у нее было. Ты должна много ходить, говорила сноха. Слишком много ходить тоже плохо. Где там, в городе, было ходить? Когда сына и снохи не было дома, Сальме ходила по передней — пять шагов туда, пять обратно. Когда же сноха была дома, ходить было нельзя, сноха говорила, что от такого хождения нет никакой пользы, надо выйти на улицу. И вечером и ночью, когда не спится, в передней ходить не следует, не то соседи с нижнего этажа придут жаловаться: мол,
что тут топчутся, хлоп-хлоп. Так что ни в Кивиру, ни в городе ходить ночью было нельзя.
Ходить ты должна ради ног, говорила сноха. Кто не ходит, у того вскоре отнимутся ноги. Это Сальме знала и сама — если человек не ходит, он остается без ног и не встает с постели. Есть тому и пример в жизни. Разве не то же случилось с сапожником Тээсалу, у которого были больные ноги; жена сказала: не двигайся, и он не двигался, лежал в кровати, пока не отнялись ноги, и пришлось жене десять лет ухаживать за ним, лежачим.
И Сальме ходила, она привыкла ходить, привыкла заставлять себя ходить. Когда-то она проходила это расстояние за час, теперь же на дорогу уйдет полтора, если не два часа. На худой конец, туда можно доехать на автобусе, но Сальме надо было идти, и она хотела идти. Идти было еще и потому хорошо, что ночью навалится глубокий сон и не придется просыпаться в три или четыре, как бы ни лаял пес Хильдегард. Откуда взяться крепкому сну, если ты целый день ничего не делаешь, говорила сноха.
Сноха хотела обучить ее странным вещам. И все из-за этих ног. Лежи, мол, в кровати на спине и двигай ногами, будто едешь на велосипеде. Тогда кровь будет хорошо течь по сосудам. Так говорила сноха, когда Сальме пожаловалась, что болят ноги. Что бы ни было, но такой цирк не для нее. Она ожидала, что сноха даст лекарство, капли или таблетки, а она велела двигать ногами и ходить, не сидеть. Ходить она, конечно, может, но вертеть ногами, как на велосипеде ехать, не станет. Она, правда, видела, как сноха на ковре упражнялась и так и этак, чуть не стояла на голове. Пауль тоже стоял на голове и хвалил жену, что та заботится о своей внешности.
ХАРАЛАСКАЯ ЛАВКА
Продавец харалаской лавки был среднего роста, с залысинами, с редкими волосами человек. Немало прошло с тех пор, как жена его и сын ушли от него в Кивиру, к Тальвингу но Палу, казалось, был равнодушен, он Только смеялся и отмахивался, когда об этом заходила речь. До сих пор он жил холостяком и был вполне доволен.
В этот зимний день он стоял за прилавком и, скучая, смотрел в окно. Покупателей не было, две школьницы зашли купить конфет, и какой-то проезжий шофер выпил бутылку лимонада. Только после обеда появился человек из Тсир другими и сам производит навоз, как машина. Взгляд Сальме остановился на чернокожей женщине, что на кофейной пачке, и она подумала: даже Тальвинг и, возможно, даже сноха ее никогда не видели таких чернокожих... Как уголь. Плохо ли жить такому на свете, грязи не видно. Она, конечно, не увидит таких людей, так мало она в свой век ездила. Да и что толку видеть! Был Тальвинг, прошел на лоснящемся жеребце по кукурузе, утонул в ней, о нем писали в газете, говорили по радио, его фотографировали] и вот теперь у него лопнул кровеносный сосуд в голове, и дело с концом. Порой он, покойник, бывал с людьми резок, но что поделаешь, иначе не заставишь работать.
Сальме считала эти мысли вполне важными, чтобы изложить их в письме. Сноха молода и не думает о смерти, у нее есть дела поважнее, все придет в свое время, и, если свекровь думает так, пусть сноха не сердится на нее там в городе. Рассердиться-то можно, но что толку, если Сальме считает это дело важным. Все на бумагу, что только придет на память, а то сноха опять скажет, что тебе нечего сказать, кроме «здрасьте» и «до свиданья».
Она бросила взгляд на часы и оторопело встала. Ой, к вечеру дело идет! А она сегодня еще не пила кофе! Может, в самом деле открыть пачку с этой черно-коричневой картинкой?
Была еще и другая возможность. Пойти в Харалу, в лавку, что там, у озера, и попытать счастья. Сальме помнила, что, когда еще работала, несколько раз покупала в этой лавке резиновые сапоги. Почему бы там не быть и кофейным зернам? Час туда и час обратно — и она приносила купленные сапоги. Если сейчас пойти, вернешься засветло. В новых галошах на валенках, с палкой в руке идти можно. Пусть смеются кто хочет: вот, мол, старуха бредет с палкой от метлы, как колдунья, Сальме этим не проймешь.
Ветер свистел в оледеневших сучьях, навстречу катились грузовики: Сальме медленно тянулась по обочине, останавливалась и ждала, когда проедут машины, время у нее было. Ты должна много ходить, говорила сноха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22